Возвращение к жизни

В прихожей меня встретил низкорослый сержант, приставленный Дмитриевым к библиотеке. Провел в большую квадратную комнату. Окна наглухо закрыты ставнями. На непокрытом круглом столе тускло светит керосиновая лампа.

— Вот, выбирай, — сержант взял лампу и подошел к самодельным книжным полкам во всю стену.

У меня разбежались глаза: какая роскошь!

— Сколько можно взять?

— Ну, две-три…

Откладываю с полки на стол «Дон Кихота» Сервантеса, «Севастопольскую страду» Сергеева-Ценского, «Наполеона» Тарле, Чехова.

Сержант насупливается.

— Ишь, какой аппетит! Две — не больше.

Беру Сервантеса и Сергеева-Ценского. Сержант подвигает ко мне коричневую толстую тетрадь.

— Запиши название книг, свой батальон, роту, фамилию. Срок — неделя.

Читали книги всем взводом вслух, попеременно. Днем чтец садился у маленького блиндажного окошка, вечером — у мерцающей, чадящей коптилки: сплющенной вверху гильзы снаряда. Долго читать никто не мог. От скудного освещения слезились глаза, в них начиналась тупая резь.

Так, с легкой руки Варюхина, мы завели дружбу с «читалкой». В нашем блиндаже побывали книги Л. Толстого, А. Чехова, М. Горького, М. Шолохова, А. Фадеева.

При других обстоятельствах произошла позднее «история» с книгами на Букринском плацдарме.

…В тот день мы с Костей Гудковым переправились через Днепр в село Монастырек. Передний край громыхал в полутора километрах отсюда. Полазив по траншеям в ротах, мы вернулись в Монастырек. Очередной артобстрел загнал нас в подвал.

Когда взрывы стихли, вышли наружу. Несколько домов загорелись. Особенно жарко полыхало большое здание на взгорке.

— Жаль, — пробасил пожилой штабист-капитан, отсиживавшийся с нами в подвале. На его широком лунообразном лице отразилась досада. — Пропадает такое добро ни за грош!

— А что в том доме?

— Зоотехникум был, а при нем — библиотека.

Костя дернул меня за рукав:

— Пошли!

— Вы что, ошалели? — цыкнул на нас капитан.— Тут и пожарная команда не поможет. Каюк и техникуму, и библиотеке.

Видя, что мы все-таки собираемся идти, штабист предупредил:

— С минуты на минуту может опять начаться обстрел. К тому же техникум — на виду у немцев. Под наблюдением.

Мы двинулись перебежками, прячась за углами домов. Вот и техникум. Крыша в огне, пламя лижет стены, завихряется. Трещит дерево. Из распахнутых окон летят, подхваченные горячими потоками, листы бумаги.

Вскакиваем в двери. Огонь бушует в комнатах слева. Туда нет хода. Под ногами — битое стекло, тлеющий бумажный хлам, какие-то ящики. Дым выедает глаза.

— Сюда! — кричу Косте.

В комнате, еще не тронутой пожаром, прямо на полу — куча книг. Роемся в ней бестолково. Какие-то брошюры, учебники. Бросаемся к полкам. Вижу том Пастернака, книги Леси Украинки, Ивана Франко, двухтомник Маяковского. Беру их в охапку и выбегаю вон. Костя — следом за мной, полевая сумка сбилась на живот. Он, как на подносе, несет целую стопу книг. Отбежали к соседнему дому, присели у стены. Нарастающий тугой гул снаряда заставляет распластаться на земле. Разрыв ухает где-то за техникумом.

— Давай дальше! — зову Костю.

Он приподнимается. Около него веером лежат восемь томов «Литературной энциклопедии» и четыре — «Толкового словаря русского языка» Ушакова.

— Подожди. Надо найти веревку. Так не донесу.

Гудков ползет за угол, возвращается с куском ржавой проволоки. Помогаю ему увязать книги.

Так же, перебежками, добираемся до подвала. Капитан-штабист едко усмехается:

— Потушили? Эх вы, щелкоперы, едрёна палка!

Из дневника

20 марта. День моего рождения. Лазил по переднему краю. Наши артиллеристы подбили и сожгли одиннадцать танков. Видел две «пантеры», сожженные ими.

Вот мне исполнилось 24 года. Полжизни прожито. А что я сделал? Ничего. Даже жениться не успел. 24 года пролетело в подготовке к какой-то «будущей жизни и деятельности».

Соображать надо!

Бой постепенно угасал, выдохся до отдельных выстрелов, а затем совсем затих. Догорала скирда соломы, сизый дымок от нее относило к мелколесью, куда скрылись час назад немцы.

Конец марта в тот год выдался прохладным и пасмурным. В окопах пахло сыростью, перепрелым черноземом. На стенке траншеи белели срезанные лопатой прожилки корней. Накрапывал дождь, и старшина Митрофан Черменев прикрывал полой плащ-палатки развернутую гармошку карты. Он сидел, сутулясь, на приступке неглубокой траншеи, сосредоточенно о чем-то размышляя.

В последние дни творится непонятное. Наступали на юг, взяли Смотрич, на очереди Каменец-Подольский — до него рукой подать. И вдруг застряли. Приостановилось наступление — это можно объяснить: противник подбросил резервы, усилил сопротивление. Но почему все обернулось как-то шиворот-навыворот? Вроде бы поменялись с немцами местами: они нажимают с востока, а мы навстречу им — с запада. Похоже — котел… Но кто в него угодил: они или мы? Если немцы — порядок. А если мы?