Возвращение к жизни

С пожилым санитаром мы несли Сашку на носилках в подвальное помещение каменного склада, где обосновался медпункт. Несколько раз пришлось останавливаться, укрываться за домами, так как немцы опять усилили огонь.

В длинном подвале робко разжижала полумрак керосиновая лампа. Над Шадриным склонилась чернявая фельдшерица-лейтенант, сняла пропитавшуюся кровью повязку, обработала рану, аккуратно и ловко перебинтовала. Сашка все еще находился в полузабытьи, морщил лоб, постанывал.

— Тяжелый, — заключила фельдшерица. — Эвакуировать в первую очередь.

В подвале на матрацах, на соломенной подстилке лежали и сидели раненые. Около них суетились две медсестры. Кто-то просил пить, кого-то надо было удобнее переложить, кому-то сменить повязку… Молоденький младший лейтенант ходил, покачиваясь, из конца в конец подвала, словно убаюкивая запеленутую по локоть руку.

Шумно протопав по лестнице, в дверях подвала остановился запыхавшийся командир взвода ПТР старший лейтенант Семен Кондратенко.

— Кто может держать оружие — выходи! Немцы жмут.

Часть раненых, прихватив винтовки и автоматы, заковыляла к выходу.

— Сюда, сюда, — вел нас Кондратенко через двор к двухэтажному белому зданию, примыкавшему к складу. — Становись к окнам.

Я подошел к нему:

— У меня разбит автомат.

— Из пэтээр стрелял?

— Пробовал на стрельбище.

— Тогда — за мной, наверх!

Взбежали на второй этаж. В раскрытой балконной двери стояло на сошках противотанковое ружье.

— А где расчет?

— Вчера обоих убило. Смотри сюда. Видишь красный кирпичный дом? За ним укрылись два бронетранспортера. Как появятся, бей в моторную часть. Вот патроны.

Впереди, метрах в четырехстах, перебегали меж домами гитлеровцы.

— По пехоте не стрелять, — предупредил Кондратенко. — Из пушки по воробьям не бьют. Ну, я к своим. В случае чего — к нам: по коридору третья комната. Там два моих расчета.

Старший лейтенант исчез. С нижнего этажа доносились автоматные очереди, винтовочные выстрелы — оттуда били по наступавшим немцам. Я ждал, приложившись к ружью, появления бронетранспортеров. Но они не показывались.

Я не выдержал и сделал несколько выстрелов «по воробьям» — вражеским пехотинцам. Ружье — непривычно громоздкое, отдача от выстрела — сильная. Стал перезаряжать. В это время из-за дома высунулся бронетранспортер. Слева дуплетом прозвучали выстрелы пэтээровцев. Машина задымила, а в моем ружье перекосило патрон.

— Я же говорил, не стрелять «по воробьям», — надо мной стоял Кондратенко и улыбался. — Пусти-ка.

Он лег к ружью, но стрелять ему не пришлось. Где-то впереди и правее нас, сначала вразнобой, потом дружнее, покатилось эхом многоголосое «ура».

— Наши пошли. Контратакуют немцев с фланга, — сказал Кондратенко. — Один бронетранспортер мы все-таки подбили. Полыхает…

Два дня спустя на смену нашим батальонам прибыли свежие подразделения. Ночью мы уходили по тому же шаткому, еще более расхлестанному мостику на левый берег. Роты возвращались наполовину поредевшими.

Окоп

После Коротояка наш батальон вывели в тылы дивизии, пополнили новобранцами. Но передышка продолжалась недолго.

В первых числах сентября, поздним вечером, комбат капитан Юдин поднял роты по тревоге. Батальон совершил ночной марш в район станции Давыдовка. Предстояло вновь переправиться через Дон у села Сторожевое.

Судя по тому, как спешно, почти без остановок, шли мы к Сторожевскому плацдарму, дела там обстояли неважно. Это подтвердил и мимолетный диалог между старшим лейтенантом Ходаком и лейтенантом Булыгиным, которые шагали впереди меня в голове ротной колонны.

— Похоже, нас ждет новый Коротояк? — спросил Булыгин.

— Может, и похлеще, — ответил приглушенно ротный. — Юдин сказал, что в Сторожевое перебрасывают не только наш батальон. Взъярились немцы: плацдарм этот им — как кость в горле…

К Дону подошли, когда на восточном обводе неба забрезжил рассвет. Рядом с подорванным или разбомбленным мостом пристроилась понтонная переправа. С ходу проскочили по ней на правый берег, к темнеющему на фоне посеревшего неба лесу. И даже удивились: ни выстрела, ни разрыва снаряда! Только впереди, где-то за черной стеной леса, время от времени вспыхивали немые сполохи осветительных ракет.

Офицер, поджидавший нас у переправы, вывел батальон в глубину лесного массива. Остановились у кромки заросшего кустарником оврага.

— Отдыхать!

Измотанные ночным маршем, истомленные тревожным ожиданием боя, мы повалились на мягкую, отсыревшую подстилку многолетнего наслоения опавшей листвы. Глаза слипались, и я тут же стал засыпать, вдыхая прелый, грибной настой лесного воздуха.

Бывает такое состояние после нервного напряжения: вроде и спишь ты и не спишь. Смутно проплывают перед тобой какие-то видения, исчезают и вновь наплывают. Слышатся то явственно, то отдаленно-невнятно какие-то звуки. И гадаешь: грезится это во сне или происходит наяву?

Наверно, все-таки снится, что слышу, как негромко кто-то переговаривается… Ага, да это басок с хрипотцой Ивана Чазова! А это Цирен Буянтуев ему отвечает мягким, почти женским голосом. О чем они?