Возвращение в таинственный сад

4 февраля 1910

Вчерашний день выдался очень странным. За все недели, что я провела в Мисселтвейте, мне никто не встретился, кроме Марты, миссис Медлок и садовника, Бена Везерстафа. Потом я познакомилась с Диконом, и в тот же день меня захотел видеть мой дядюшка, а вечером я наконец узнала, кто плачет в доме по ночам.

Оказалось, в поместье живёт мальчик, о котором мне никто не рассказывал. О нём вообще никто не знал, потому что он так попросил: ему не нравится, когда на него смотрят. Он тяжело болен и думает, что умрёт, не успев повзрослеть. Вид у него и правда несчастный, и он очень бледный. Марта тоже про него знала, а мне не говорила! Понятно теперь, почему она встревожилась, когда я сказала, что слышу детский плач. Она попыталась меня заверить, что это у служанки с кухни разболелся зуб, но я ей не поверила, и правильно сделала. Хотя на Марту я не сержусь. Она боялась, что её прогонят, если она хоть словом обмолвится о Колине. Все слуги этого боялись.

Сегодня я снова пришла к нему в комнату. Марта меня привела. Мы долго разговаривали, и я сказала ему о Диконе. Мы очень весело проводили время, когда вдруг зашли врач и миссис Медлок. Они так сильно удивились, что я чуть не рассмеялась, увидев их лица. Врач застыл словно статуя, и миссис Медлок чуть не рухнула из-за него на пол. Я испугалась на секунду, что она снова рассердится и накричит на меня, как в тот раз, когда мы столкнулись в коридоре у комнаты Колина. Теперь я знаю, почему она тогда уволокла меня обратно в мою спальню. А сейчас Колин ей сказал, что я его двоюродная сестра и очень ему нравлюсь. Нравлюсь! Он болеет, и у него ужасно дурной характер, но ведь и у меня, пожалуй, не лучше.

Марта, Бен Везерстаф, Дикон, Колин и реполов. У меня уже пятеро друзей.

– Эмми! Эмми!

Эмми перевернулась на другой бок, что-то сонно пробормотала себе под нос и поёжилась от холода, несмотря на два свитера поверх ночной сорочки и толстые шерстяные носки. Накануне она осилила всего несколько страниц дневника Мэри, потому что у неё страшно мёрзли пальцы.

– Чего тебе? – спросила она у Руби, сердито выглянув из-под горы одеял. Последние несколько дней ей удавалось согреться только во сне.

– Мне холодно, – пожаловалась Руби. – Можно я лягу к тебе?

Эмми посмотрела на её дрожащие плечи и посиневшее лицо в слабом свете свечи.

– Почему ты не завернёшься в одеяла? И не стой на полу, он же ледяной! Хватай свои одеяла и беги сюда. Только быстрее, ладно?

Руби послушно ринулась к своей постели, а потом снова возникла рядом с Эмми, завёрнутая по меньшей мере в три одеяла и казавшаяся от этого поперёк себя шире. Девочки прижались друг к другу и накрылись оставшимися одеялами с головой. Воздуха в такой палатке отчаянно не хватало, но они больше боялись замёрзнуть.

Эмми не сомневалась, что на стёклах опять иней, а из окон почти ничего не разглядеть, потому что на рамах лежит снег. Сад теперь походил на причудливый пейзаж из белых холмов и склонов, с редкими дорожками, протоптанными оставшимися в поместье садовниками.

Сначала Эмми подумала, что зимы в Йоркшире всегда такие, но мисс Сауэрби заверила гостей, что это не так. С вересковой пустоши прилетали мощные ветра, и большинство слуг временно переехали в само поместье – гораздо проще согревать всех в одном доме.