Возвращение в Терпилов

– Что, так и сказал – народ стадо, а они пастухи? – зло рассмеялся молодой человек. – Вот в этом все они! Наглая, подлая опричнина, оберегающая своё тёпленькое существованьице, прикрываясь благими целями. Герои нашлись, защитнички! Да где они были, когда олигархи грабили страну и вывозили всё, народным потом построенное? В лакеях у них ходили все эти «офицеры-офицеры-ваше-сердце-под-прицелом»: и кагэбэшники, и менты, и прокуроры! Никогда у них ничего святого не было, любой власти служили – и как при Сталине для сохранения непыльной работёнки да дачек казённых пытали людей, так и теперь ради премий да звёзд на погонах сажают под замок, подкидывают наркоту, арестовывают за лайки и перепосты! Ничего более дегуманизированного, ничего более противного самой…ну…– молодой человек запнулся…– самой человеческой природе найти невозможно. Вся их работа – это прямое противопоставление гуманности сухой бюрократичности: ради палочек в плане жертвуется человеческая жизнь, ради прибавки к зарплате ломаются судьбы, разрушаются семьи, уничтожается само представление о справедливости в народе! Они нас защищают от преступников? Да пусть посмотрят, как преступники появляются! Воры – следствие грабительства высших классов, которым их паскудное стадо верно служит, насильники, убийцы – следствие разложения общества, в котором блага распределены несправедливо, в котором лучшие куски достаются распоясавшимся хищникам. Их система подавления – худшие примеры средневековья, с запугиванием, пытками и зверством, их система исправления – все эти зоны да изоляторы – кузница кадров для новой преступности! Сами они – сплошь трусы да подлецы. На безоружного демонстранта с дубинкой – «всегда готов», а на рынке так от любого армянина с шашлычным шампуром толпой улепётывают – сколько примеров было! Он говорит, что человек – зверь? Да он видит то вокруг, что имеет в себе!..

Молодой человек ещё долго с жаром говорил. Слушая его, я невольно соглашался с Ястребцовым – с его энергичным, бескомпромиссным характером Саше сейчас явно безопаснее здесь, за решёткой. Выйдя на свободу, парень, чего доброго, кинется в открытую конфронтацию с мэром и, конечно, немедленно погибнет.

Однако, о том, что рассказал ему о расследовании и мэре, я всё же не жалел. Если Васильева решат засудить, что очень вероятно в случае вывода Ястребцова из игры, его осведомлённость о деле может оказаться тем спасительным канатом, что поднимет его из пропасти. Обвинения в адрес главы города, конечно, привлекут внимание прессы, а чтобы эти заявления не показались голословными, к процессу подключусь и я…

Попрощавшись с Сашей, я вышел на улицу. Грустные мысли роились в моей голове, пока я шагал от изолятора к гостинице. Энергичность молодого человека, его решимость бороться до конца нисколько не взбодрили меня. Что теперь делать? Печатать разоблачения, воевать? Но без содействия Ястребцова и каких-либо доказательств этот бой окажется последним. Никаких аргументов у меня нет, ноутбук, который мог оказаться решающей уликой, изъят. Слово Саши ничего не стоит пока молодой человека находится под замком. Софья, конечно, рискнёт всем ради любимого, но и её роль в деле неоднозначна. Приходилось признать, что моя карта бита… Оставался Николай со своим таинственным планом, но в успех его я ни верил ни на грош.

Я сам не заметил, как оказался на главной площади, возле здания мэрии. Какая‑то непреодолимая сила, смесь странного, смешанного с раздражением любопытства, потянула меня туда. Мне захотелось увидеться с Силуановым, в последний раз, заглянуть ему в глаза. Что он, в конце концов, мне сделает? Не зарежет же средь бела дня в своём кабинете… Зайдя в здание, я назвал вахтёру своё имя.

– Вам назначено? – флегматично поинтересовался он, отыскивая моё имя в толстом потрёпанном журнале посещений.

– Нет, но Николай Сергеевич просил подойти.

– Секунду обождите, – взял телефонную трубку охранник.

Я был уверен, что, услышав моё имя, Силуанов ни за что не согласится принять меня, и очень удивился, когда передо мной открылись стеклянные дверцы турникета. Миновав пост, я поднялся по лестнице и направился к кабинету мэра. Каждый шаг по казённому мрамору коридора гремел как пистолетный выстрел. Ладони мои взмокли, в висках тяжело стучала кровь.

– Игорь Андреевич, – если не ошибаюсь, – энергично поднялся с места мэр. – По какому случаю к нам?

– Я бы хотел попросить у вас комментарий о высадке насаждений на Черешневой улице, – произнёс я первую фразу, пришедшую в голову.

– А, высадка насаждений… – иронично улыбнулся Силуанов. – Что ж, дело важное и полезное для города. Садитесь, пожалуйста.

Я осторожно опустился на стул. Он откинулся на спинку кресла и, прищурившись, с задорной полуулыбкой оглядел меня. Мы с минуту молчали: убийца и сыщик, победитель и побеждённый.

– Так что же в наших, так сказать, насаждениях, вас, простите, интересует? – наконец, спросил Силуанов, продолжая любоваться мной.

– Мой коллега, Борис Францев, занимался этим вопросом, и я бы хотел это дело окончить.