Возвышение Коли Ноликова

Вместо того, чтоб вырыть котлован и потом накрыть его, работу сокрыли под землю. Грунт вывозили в тачках через ходы, днем тщательно скрываемые ветками и травой. Копали по ночам, вахтовым способом — сначала одна смена, назавтра другая. С рассветом уходили домой — лишь инок Маврикий скрывался в темноте и затворялся доской, оклеенной мхом.

После сооружения бункера инок остался в нем, соорудив себе затвор с окошком размером в кирпич. Туда просовывали нехитрую пищу, которую Маврикий со звериным ворчанием принимал. А ел ли — неведомо. На вопросы не отвечал. Один раз только прозвучало из затвора понятное:

— Соли!

И приказ был исполнен. Больше никто слова не слышал, но пищу старались теперь солить вдоволь. Кондуктор был водворен в бункер.

— Что за хрен? — Пепкин прервал свой рассказ и вскочил, указывая рукой на реку. Длинный участок воды струился, волновался, вился. Потом оттуда резко вынырнула подводная лодка. С пузатых клёпанных бортов лились потоки. Ученики Пепкина встали раком и принялись рыть по-собачьи песок, не щадя ногтей своих. Паша смотрел на Пепкина. Тот, не убоявшись, стоял в белых своих одеждах, коих трепал ветер. И показал на подлодку:

— Вот где теперь Кондуктор!

Паше представилось стальное существо с красными глазами, переделанный электрический цирюльник! Паша схватился за голову, закричал и побежал, не разбирая дороги.

На другой день — на работу. Приходит в дежурку, а самому страшно — что, если ждут? Если его там узнали? С напарником отправляется на маршрут. Паша внутри надвое разрывается — и рассказать о вчерашнем хочется, и опасается. Вечером вернулся на место лагеря у реки. Шел туда будто гулял, и вот случайно набрел.

От шалашей остались лишь ветки и сухая трава, разбросанные по пляжу. Валялся перевернутый котелок. Темные пятна засохшей жидкости на песке. Длинные следы — будто кого тащили к реке. А уж там, на мокром, следы вода слизала. И ни души.

Паша заторопился прочь. С той поры он стал сам не свой. Иногда на него находило. Он ударял себя рукой по голове и восклицал: "Что за хрен?". Никому не говорил, но внутренне всё время дрожал. Что за ним придут. Просыпается он, собирается скушать порцию бобов и пойти на маршрут, а тут звонок в дверь. Кто? Почтальон, принесли вашу пенсию! Контролеры рано уходили на пенсию. Паше немного оставалось, так вот это он представлял себе. Что вроде бы приносит почтальон ему пенсию. Паша открывает, а там не почтальон вовсе. А люди из внутреннего бюро расследований при Училище контролеров. Последователи Мякина.

Старший над Пашей контролер заметил, что его подчиненный потерял свой контролёрский лоск — ведет себя неуверенно, сомневается в собственных словах. И послал Пашу в анатомическую мастерскую для пересадки волос, выписав талон на дорогие серебристые волосы, которыми форсили только избранные контролеры. Старший ценил Пашу и хотел его поддержать.

С талоном Паша обошел многие мастерские в городе, но оказалось, что серебристых волос нигде нет. В последней мастерской, которую посетил Паша, мастер тихонько посоветовал ему, чтобы тот поехал на периферию, в область. Там в маленьких городках много чего можно найти. И дал адресок — город Ситцево, площадь Красные Щёчки, анатомичка номер один, мастер Ноликов Евгений Николаевич.

Паша отправился туда на выходных. Вот он в Ситцево. По бумажке спрашивал прохожих, как пройти. Ему указывали, причем весьма приветливо, не то, что в столице — махнул рукой да мимо. Паша даже задумался — не бросить ли всё, да поселиться в таком городке, сажать в палисаднике капусту, потом выносить ее на местный базарчик и сидеть в тенечке под навесом целый день, продавая свой нехитрый товар и лузгая семечки. Тут и соседка по овощному ряду — какая-нибудь темноглазая брюнетка с формами. Сойдутся ближе на почве совместного чтения анекдотов из газеты.

Замечтавшись, Паша не заметил, как вышел на Красные Щечки. Рядом оказалась сапожная будка — он туда заглянул, спросил про анатомичку.

— А вот же рядом! — ответил сапожник. Еще разок вдохнув пропитанный резиновым клеем воздух, Паша попрощался и сунулся обратно на улицу.

Евгений Николаевич принял гостя сначала неохотно, но когда проведал, что тот из Княжих Бар, обрадовался и принял заговорщицкий вид.

— Ну как меня зовут, знаете? — спросил он. Паша ответил по бумажке:

— Ноликов Евгений Николаевич.

— Тот самый Ноликов! Вернее, его отец, — и замолчал. А глаза играли. Паша тоже молчал и смотрел на мастера.

— Ну же! — Ноликов вспорхнул руками, — Я его отец!

— Ничего не понимаю, — сказал Паша.

Лицо Евгения пошло красными пятнами — по щекам, лбу, шее. Он сел на письменный стол, посмотрел наверх и заговорил:

— А еще столицей считаетесь. Вы что там, в дремучем лесу живете?

— Почему в лесу? У нас есть метро, трамваи…

— Метро у вас есть! А пища, пища духовная до вас доходит? Чем живете? Наклейки читаете? Знаете Льва Толстого?

— Знаменитый писатель.

— Вот допустим, вы ко мне приходите и я вам говорю — а я тоже Толстой.

— Но ведь вы не Толстой.

— Я допустим. И я говорю — я не просто Толстой, я его отец. Я тут тружусь, а он в городе.

— Но ведь он умер.