Возвышение Коли Ноликова

Две старшие сестры Надежды Осиповны родились в один день с разницей в год. Звали их Клавдия и Настя. Клубничкины жили вместе, в старом отеческом доме на холму, в частном секторе. Выходили они оттуда редко, разве что в магазин да к таксофонной будке на перекресток. А поскольку были они крохоборами, то звонили редко. Один раз Клавдия даже пошла в полночь, при свете луны, обмотав голову косынкой так, что видны только глаза, на перекресток и пыталась выколотить из таксофона монеты. Стальной аппарат звенел, гудел, но деньги не выплюнул. Тогда Клавдия вывернула из забора кол и выбила им в будке все стекла. А потом еще ногой пнула. И наутро, придя в магазин, жаловалась продавщице на хулиганов, которые всю будку покорежили.

Балагуровы собрались к сестрам на день рождения, пригласили и Колю. Тот согласился — во многом потому, что Клубничкины обитали в том же районе, что Валя. Отправились под вечер. Яков Андреевич перед этим долго выбирал, какие туфли ему обуть. Он хотел новые, а жена с ним спорила, говорила, что надо старые, потому что там, в частном секторе, дорога совсем разбитая. И что новые туфли он просто угробит. Яков Андреевич закусывал нижнюю губу — так он проявлял норов, строптивость. Надежда Осиповна гнула свое. Наконец Яков Андреевич поступил принципиально. Одел один туфель такой, а другой такой. Надежда Осиповна расплакалась и сказала:

— Я никуда не пойду!

И Яков Андреевич предпочел старые туфли. Что до Коли, то он оделся скромно и даже причесал волосы. Поехали на троллейбусе, потом с улицы свернули в район, где на вздыбившихся холмах за покосившимися заборчиками белели стенами старые дома, наполовину скрытые неухоженными садами. Всё это к осени уже порядочно увяло, зато видны были груши и яблоки. С холма на холм бегали переулки, а то и просто так — шла по склону металлическая лестница, как трап на корабле. И без перил, иди как знай.

Вот по такой-то лесенке и топали Балагуровы с Колей. А наверху чуть вбок отходил проулок, где уже был дом Клубничкиных. Пыхтя, Яков Андреевич сказал:

— Крыжовничку поедим. У них, Коля, знаешь, очень вкусный крыжовник. Свой.

Коля в ответ мечтательно промычал. Поперлись дальше, выбрались на гору. Коля оглянулся. Вместо замечательного вида — близко живет Валя — глаза ткнулись в противоположный холм, весь в вишнях, яблонях и деревянных подпорках супротив оползновения грунта. Тут и там торчали серые будки-туалеты, такого же цвета сараи, а на широких террасах склона были жлобоватые дома.

А Коле сразу представилось, как много лет назад, в один весенний день, это всё цветет — белым вишни, фиолетово сирень, небо синее, шумят пчелы, пахнет здорово, и молодой совсем Яков Андреевич — наверное Яша — с букетом цветов, на одном дыхании поднимается по лестнице в благоухающий садами переулок, где живет Надя. Ах как давно это было! А еще он представил такое — стоят двое на лестнице, она его целует, он запрокидывается от счастья и летит назад, раскинув руки, и ломает себе шею.

У калитки Коле показалось, что он в Ситцево. Балагуровы вошли на двор, и Коля с ними. Глаза Якова Андреевича загорелись, и рукой он указал на кусты, рядом высаженные в направлении убогой сортирной будки:

— Крыжовничек!

Возле крыльца одноэтажного дома заметала асфальтовый пол старушка. Это была Клавдия, а сестра ее, стало быть, хозяйничала на кухне, ибо от дома несло приготавливаемой снедью. Клавдия выпрямилась со словами:

— О, сестра!

Яков Андреевич подождал, пока супруга обнимется с Клавдией, затем протянул последней букет цветов:

— Это вам на двоих с Настей!

Клавдия цветы — ирисы — понюхала, зажмурилась и сказала:

— Как пахнут!

2

За столом — все незнакомые для Коли лица. Человек десять, все пожилые. Елозят по тарелкам вилками, отправляют куски в рот. Сестрицы Клубничкины уже маленько хильнули, им мало надо, косо разговаривают. Лица как пьяные вишни. Одна другую перебивает, несут:

— Нет, Иван Сидорович отправил посылочку двадцать пятого февраля.

— Ну что ты мне будешь говорить, Клава! У нас же доска от ящика посылки на банках стояла, и там был штамп — десятое марта.

— Откуда ты помнишь?

— Хлеб, кому хлеб?

— Мне дайте. Какой вкусный!

— Это хлебзавод номер четыре. Они туда что-то особое кладут.

— Тост! Тост! — поднял рюмку усатый пожилой мужчина с крашеными в черный цвет волосами и усами тоже. Это был Иван Гаев, давний кавалер Насти, однако оба это скрывали. Кавалером он ходил уже лет пятьдесят, причем дальше подарков в виде букетов да коробок конфет дело не шло. Впрочем, Гаев иногда флиртовал — выражалось сие в поглаживании усов и стрельбе глазами. Дома он упражнялся перед зеркалом, а придя в гости к Клубничкиным, применял относительно Насти. Она же… Отвечала поднятием бровей!

Когда Гаев рюмку поднял, все всполошились и стали повторять:

— Тост, тост.

Коля тоже произнес одними губами: "Тост" и взял стакан минералки. Он уже выпил порядочно вина, три рюмки, и чувствовал, что голову его ведет вбок. Надо приходить в себя.