Возвышенное. После падения. Краткая история общего чувства

Так, например, можно с искренним удивлением наблюдать за трагикомедией вкуса в экономическом, политическом и преступном сообществе (бизнесмен, политик-депутат, «авторитет»). Их легитимация в обществе в свое время была слишком стремительна, чтобы они смогли выработать какой-то изысканный вкус («новые русские»). Как будто они вне жизни, подчиняющейся определенным правилам, законам и ответственности, и в то же время их проникновение в институты общества настолько велико, что говорить об их маргинальности не приходится. Готовность убить и умереть (под пулями, но только не в тюрьме), причем не обязательно осознаваемая, образует временную кривую риска. Жизнь «солдата» мафии – это несколько мгновений страха и долгие месяцы скуки. Риск оппозиционирует скуке. Рискуют своей жизнью просто потому, что иначе жить скучно. Фартовый – тот, кому везет в жизни, – и есть рисковый. Круг предметов, описывающих жизненное функциональное пространство преступного сообщества, составляется из самых различных знаков: золотые цепи (нашейные), татуировки, малиновые пиджаки, короткие прически («бритые затылки»), черные куртки, оружие, погребальные и брачные символы, бани, рестораны, казино, биллиард и бордели (требуется снятие напряжения); необходимы мерседес-600 или БМВ, джипы-танки с затененными окнами, собственность за границей и т. п. Это пространство находится под пристальным вниманием средств массовой информации (телевизионные сериалы). Все это непомерное и чудовищное – от кладбищенских памятников «браткам» до вилл и загородных резиденций, также поражающих воображение, – составляет один и тот же пышный, стремящийся к подавлению и насилию, крайне расточительный, анекдотический новорусский стиль. Сообщество, признанное наиболее активным (можно сказать, что в нем была заложена основная энергия радикальных гайдаровских реформ), не могло сформировать вкус из ничто. Обществу не хватало рисковых людей, готовых идти на все ради достижения цели. Не обогащение само по себе, а вызов, эта игра на грани смерти и жизни – вот ценность, т. е. самоценно лишь это «бытие-в-риске». Все, что дорого, то и красиво. Но дорогое не имеет никакой ценности для отдельного члена преступного сообщества, имеет цену лишь принадлежность сообществу («семье», «бригаде» или «команде»).

Как будто больше нет убийц, а есть профессионалы, – прежде всего, киллер, скорее как экономическая фигура, чем как фигура преступления. Фигура справедливости и мести. Убийство стало подтверждением этой склонности к эстетике риска, временной победы и мгновенного результата бизнес-операции. «Киллер» – не убийца теперь, не просто палач, – это новый денди, невидимый, всюду присутствующий, «посланец Божий», его скорый и беспощадный суд определяет этику и норму взаимного доверия в сообществе, да и саму героическую эстетику жизни, служит не только социоэкономическим и этическим индикатором, но и эстетическим. Готов умереть и готов убить. Тот, кто желает рисковать, тот и убивает, но не палач, который ничем не рискует. Итак, убийцы, игроки (разного рода мошенничества, финансовые пирамиды, ложные фирмы, отмывание «грязных денег») и стратеги – те, которые уже выходят за границы преступного сообщества с его маргинальными и нелегитимными целями. Можно сказать, что это даже не столько социальные типы, сколько некоего рода габитусы, т. е. образцы вынужденного поведения, необходимого, но относящегося к социальной патологии. (В частности, бомж – как своеобразный контртип, противостоит киллеру-палачу наглядностью бессилия, неспособностью к риску, покорностью, слабостью, способностью не жить, а только выживать. Бомжи – метафизики и практики искусства выживания, и это та часть народонаселения, которая исключает себя из социальной стратификации.)