Впереди дальняя дорога

Я тихонько рассмеялся, вспоминая свое мгновенное решение на пустынной улице Крутогорска.

— Так захотел тебя увидеть... Думал о тебе, как о самом близком человеке. И понял, что ты мне очень нужна.

— У тебя что-то случилось? — в голосе ее прозвучала тревога.— Я так и подумала.

— Приехал брат. Ждал его приезда! А встретились — и что-то оборвалось.

— Может, преувеличиваешь?

— Если бы...

Я задумался. Тоня мне не мешала.

Оказалось, что мне легко посвятить Тоню в дела нашей семьи. У меня вдруг нашлись точные слова для определения отношений Бориса к родным, к тете Наде и сыну. Сейчас мне стало ясно, что Борис, в сущности, утратил права мужа и отца. Он вел себя, как мужчина, который не любит женщину, только формально связан с ней. Разве таким должен быть брак любящих? Теперь я лучше понимал тетю Надю, которая не хотела видеть брата в доме. Разве не оскорбительно все его поведение? Ведь, кроме того, есть Николай Иванович. Я не задумывался о глубине их отношений, но видел, как внимателен и заботлив он к тете Наде, сколько в нем бережности и чуткости.

С чем же приехал Борис? Своей вины перед тетей Надей он не признавал ни капельки. Это же ясно из всего нашего разговора. Да и к нам я не почувствовал хоть какой-нибудь теплоты. Невольно Борис поколебал мое к нему прежнее братское чувство.

Тоня слушала, склонив голову.

— Не нравится мне твой Борис,— сказала она, когда я замолчал.— Не обидишься? Как-то слишком просто все у него получается: захотел уехать — уехал, захотел приехать — приехал. Как ваша тетя Надя, если она такая, как рассказываешь, могла мириться со своим положением? Гордости в ней нет, или она так верна ему в любви? Такими мы бываем тряпками,— закончила Тоня неожиданным выводом.

Она положила свою руку на мою.

— Все же не торопись, подумай о брате, присмотрись к нему получше,— посоветовала Тоня и опять как-то по-матерински потрепала меня по щеке.— Осудить легче легкого. Мы так обычно и делаем. Торопимся худо подумать о человеке. А надо бы наоборот, поискать в нем хорошее. Борис — брат тебе. Разберись... Может, это у него от настроения. Ведь они с тетей Надей только еще увиделись.

Незаметно наступил вечер. Полумрак, окружавший нас, становился все гуще. Было тепло и тихо. Лес засыпал.

...Голова Тони лежала на моей руке. Мы разговаривали почему-то шепотом. Я перебирал ее волосы, гладил щеки, целовал в полуприкрытые глаза.

— Мальчик!..— шептала Тоня, поглаживая мои щеки, отвечая на мои ласки поцелуями.— Милый мальчик...

Я еще сильнее обнял ее. В полутьме лицо ее странно светилось, глаза горели. Я приник губами к прохладной коже на шее и ощутил, что и Тоня вся в таком же сладостном желании потянулась ко мне напрягшимся телом.

Оглушенный и счастливый тем, что свершилось, я лежал, откинувшись навзничь, и смотрел на проступившие в сиреневой вышине дрожащие звезды. Тоня неподвижно, притихшая, лежала рядом. Слышалось ее легкое дыхание.

Она молчала. В темноте наши руки соединились. Усталым движением она повернулась ко мне лицом.

— Ни о чем не думай,— виновато попросила она.— Слышишь? Я тебя ни к чему не обязываю. За все сама в ответе.

— О чем ты говоришь? — Я продолжал смотреть на звезды.— Ты — моя. Я никому тебя не уступлю. Я люблю тебя, Тоня. Если появится соперник, я зарежу его.

Впервые я говорил о своей любви. Впервые произносил эти слова. Я не лгал. Мне казалось, что произносить их будет трудно, такие они захватанные. Оказывается, что они произносятся сами.

— Господи...— Тоня глубоко вздохнула.— Надо же...— И после молчания тихо сказала: — Я тебе верю. Буду тебя любить... О, хороший мой!

Она как-то застенчиво протянула ко мне руки. Кофточка ее расстегнулась, и я поцеловал ее в грудь. Неожиданно Тоня резким движением оттолкнула меня и поднялась. Перепуганный, что, может, сделал больно или оскорбил ее, я взял ее за руки, но она вырвалась.

— Не трогай меня! Не смей трогать!..

В глазах ее я увидел выражение ужаса, почти смертельного.

— Что с тобой?

— Ничего...— Она поспешно шарила дрожащими руками по кофточке.

Я понял... Я вспомнил тот давний вечер в ее комнате. Мне стало страшно.

— Не надо, Тоня! Тоня...— растерянно говорил я.

— Подожди...— сказала она устало и буднично. Опустив голову, Тоня долго сидела не шевелясь.

Мы помолчали.

Я положил ей руку на колено и осторожно погладил его.

— Успокоилась? Не надо... Напрасно ты...— я старался говорить тверже.

— Ты должен презирать меня,— сказала она каким-то упавшим голосом.

— За что?

— Знаешь... Мое прошлое... Ничего хорошего у нас не будет.

— Хорошее только началось. Я не хочу думать о твоем прошлом.

По пустынному шоссе мы возвращались в город пешком. Проходившие машины длинными лучами фар выхватывали из мрака деревья, словно живые, они начинали шевелиться, кидая на шоссе причудливые ломаные тени. Машины исчезали, обдавая горячим ветром и смрадным запахом отработанного бензина. Тьма сгущалась еще сильнее, снова подступала к нам тишиной.

Мы простились с Тоней возле ее дома. О новой встрече не условились. Я не мог этого сделать потому, что не знал, как будет у меня со временем. Тоня тоже ничего не сказала.