Впереди дальняя дорога

Ее пели в аллее под гитару и мандолину в тот вечер, когда я там встретил Тоню. Она звучала тогда иронически, весело, как легкая шутка. В пении же Бориса было что-то циничное и оскорбляющее.

— Перестань, Борька,— попросил я.

— Не нравится? — спросил он и опять пропел:

Ах, Надя, Наденька, мне б за двугривенный

В любую сторону твоей души...

— Хватит, замолчи! — резко сказал я.

Борис пожал плечами. Презрительно спросил:

— Что этой очкарихе нужно в вашем доме?

Каким Борька стал! Грубость так и лезла из него. Как неуважительно он отозвался обо всех близких к нашему дому, даже не дав себе труда узнать их поближе.

— Она — помощница в делах тети Нади и большая подруга Ленки. Тетя Надя очень ценит Катю,— сухо я ответил ему.

— Вот что...— недобро усмехнулся Борис.— Лучше помощницы найти не могла. Как все это нелепо,— добавил он.

— Что именно?

— Все,— коротко бросил Борис и надолго замолчал, дымя папиросой, словно забыв про меня.

Опять налил водки и, не предлагая мне, выпил.

— Надо считать,— начал Борис,— что половина жизни прошла, если верить демографам. А что сделано? Словно ничего еще и не начинал. Сколько времени потрачено впустую? — Он сел на диван и сокрушенно покачал головой.— Были же мечты! Самое яркое воспоминание детства — карусель. Помнишь, стояла возле базара? Мчатся по кругу кони, львы, тигры. Сверкают тысячи огней. Гремит музыка! А ты стоишь и выжидаешь момент. Надо ухитриться вскочить на полном ходу на самого лучшего коня, а удастся — на спину тигра или льва. Вскочить, вцепиться в холку, и — летишь тогда победителем среди музыки и блеска огней. Все на тебя смотрят, все любуются твоей отвагой и ловкостью. Великолепное зрелище! Правда? Испытывал такое? Помню, и пари заключали — кто первый вскочит. Я почти всегда побеждал соперников. А теперь вот... что-то не заладилось у меня.

Он снова покачал головой.

— Что такое жизнь? Не та ли карусель? Стоят вокруг толпы, и каждый выжидает момента прыгнуть. Миг — и кому-то посчастливило. Теперь надо держаться уверенно. Чувствовать, что ты крепко сидишь в седле, никто тебя из него не выбьет. Не к тому ли сводятся все наши усилия? Есть, конечно, такие, которых устраивает удобная колясочка. Дождется такой человек остановки карусели, тихонько взберется в спокойную коляску и без тревог просидит в ней всю жизнь. Я на такую коляску не согласен. Хочу коня!.. Иной жизни и не представляю. Ваш Николай Иванович, уж поверь мне, тоже из тех, кто хорошего скакуна не пропустит. Ловкий человек!

С удивлением слушал я эту исповедь Бориса. Может, это в нем говорит алкоголь? Уж очень странная жизненная позиция. Что-то в ней есть примитивное и в то же время хищное.

— Может, лучше сравнить жизнь человека с восхождением на горные вершины? Один сможет одолеть подъем до половины, у других хватает мужества и сил подняться к вершине.

— Вершины? Удел редких... Ты о своей жизни всерьез думаешь? Кажется, не очень себя затрудняешь. Забил себе голову возвышенными идеалами. А жизнь, дорогой, проще и грубее. Растяп она не терпит. Упустишь удобный момент — и все. Свисти в кулак. Никто про тебя и не вспомнит.

— Пустое говоришь, Борис,— возразил я.— Какая карусель? Место по способности найдется каждому. Нужно просто определить, к чему тянет. И еще надо уважать свое дело.

— Смешняк! Со способностями в наше время ходят тысячи. Ну и что? Ладно, оставим это,— с раздражением сказал Борис, видно, недовольный, что затеял такой отвлеченный разговор.— О другом, Гриша, сейчас думаю...

Он замолчал, отвернувшись к окну. Потом взглянул на меня проницательно и неожиданно душевно сказал:

— Не могу без Нади... Просто по-человечески не могу. Вот что для меня теперь главное. Так думал в Москве. Окончательно здесь понял. В нашем доме. В своем доме. Хочу, чтобы он оставался моим. Помоги мне в этом. Как заставить Надю поверить мне? Как?

Борис говорил это с такой горячей и неподдельной болью, что мне стало искренне жаль его. Выходит, болтовня о карусели — пустая. Может, просто хотел покрасивее сказать? Я сейчас опять верил ему. Верил в то, что он действительно хотел мира с тетей Надей. Разве так уж невозможен этот мир? Наша семья опять оказалась бы в полном сборе.

— Пойди на уступки тете Наде.

— Какие?

— Сам решай.

— Много вокруг нее появилось советчиков,— угрюмо сказал Борис.— Встали между нами.

— Кто?

— Будто не знаешь. Он вдруг поднялся.

— Ухожу...— Постоял, о чем-то задумавшись.— К тебе просьба. Не трепись о нашем разговоре.

— О чем я буду трепаться? Странная просьба.

— Одно могу тебе сказать: скоро все придет в ясность. К лучшему для всех.

И ушел. Явился, посеял смуту и ушел.

Мне вспомнились чьи-то слова, что человеку для выполнения даже самого обыкновенного, несложного дела необходимо внутреннее счастье. Тогда может быть достигнут наивысший успех. Борис в эту встречу показался мне человеком, лишенным такого внутреннего счастья, хотя и должен вскоре стать кандидатом наук, вроде успел вскочить на свою карусель. Отсюда, наверное, все его странные речи, грубость, которой раньше за ним не замечалось, резкое, недоброе отношение к людям.