Впереди дальняя дорога

В вагоне электрички, где я сидел один, на меня вдруг нахлынуло что-то темное, безобразное. Я старался остановить, образумить, уговорить себя. Ничто не помогало.

Сейчас будущее рисовалось в самых мрачных красках. Что мне сулит эта любовь? Вспомнился рассказ отца о беспутной жизни Тони, о ее окружении, вспомнился вечер в ее комнате, ее пьяный, растрепанный вид и тот миг, когда она обнажила грудь. Я невольно думал сейчас, что для нее, прошедшей огонь, воду и медные трубы, может, и нет ничего святого. Не ужилась же она с отцом. А что я для нее могу значить? Очередной любовник, и только. Я ревновал Тоню к ее прошлому, ко всем мужчинам, которые у нее были.

Понимал я и то, что в этой своей любви не найду друзей. Мне некому рассказать о своей внезапной любви. Никто меня не поймет. Зато могут осудить. Все осудят!

Почему-то вспомнил Катю. Стало стыдно, словно в чем-то я ее предал. Ведь так по-доброму она стала относиться ко мне. Как нам было хорошо на Змеином острове. Мне ведь ничего не стоило завоевать ее дружбу. Она, кажется, даже ждала таких шагов.

Дома, хотя был поздний час, еще не спали. Меня встретили молчанием.

Ленка сразу прошла ко мне в комнату.

— Мог и в другой день пойти на свидание,— тоном ворчливой тетки, упрекнула она.— Маира так околдовала? Весь вечер тебя ждали. Борис только недавно ушел. Ведь ты обещал ему быть дома. Где же пропадал?

Я, не отвечая, начал расспрашивать, как прошел этот вечер, но Ленка не стала рассказывать, обиженно повернулась и ушла.

15

Дольше обычного в то утро я упражнялся с гантелями, вертелся на турнике, потом долго плескался под холодным душем. Чувствуя быстрый бег крови, я наслаждался ощущением силы своего тела.

Дома не сиделось, и я вышел в сад.

От тяжелого настроения, которое так напугало меня в электричке, не осталось и следа. Я только удивлялся, как подобный бред мог прийти в голову.

Сейчас все во мне пело. Я прикидывал, как скоро смогу снова увидеться с Тоней. Уверенность Ленки, что я провел вечер с Маирой, смешила.

Я думал, что начинается новая пора жизни. Ко мне пришла любовь. Отныне все для меня будет озарено тем, что у меня есть Тоня.

Громко стукнула калитка. Кого-то несло в ранний час.

Я выглянул из-за кустов.

Борис! Он постоял в странной нерешимости, рассеянно оглядывая наш дворик, и зашагал к дому.

— Борис! — окликнул я его.

— Один? — спросил он, тревожно оглянувшись.

Я подтвердил.

— Вот и хорошо,— успокоено сказал Борис.— У вас всегда, как в муравейнике.

«Почему «в муравейнике»? — подумал я.— В дом приходят только наши друзья. Что ж, отказывать им? Дом и раньше всегда был для них открыт». Я ничего не ответил на этот выпад. Мы прошли в большую комнату.

Сегодня Борис был в светлом из хорошего материала летнем костюме. Брюки наимоднейшие, открытые белые туфли, стального отлива тонкие носочки. Но сегодня я внимательнее и строже вглядывался в брата. Бросилось в глаза, что он все же несколько обрюзг, под подбородком появилось небольшое жировое накопление, довольно явственно обозначился животик, да и волосы на голове начинали редеть.

— Все еще в гостинице? — поинтересовался я.

Он рассеянно кивнул.

— Долго ли так будет?

— Да в этом ли дело? — с непонятным раздражением ответил Борис. — Все гораздо сложнее.

Ладно, ни о чем не буду расспрашивать, если он заговорил таким тоном. Пусть сам выкладывает, что его привело. Он оглянулся и задержался глазами на серванте.

— А что, если нам немного выпить? — спросил Борис.— Отец, верно, не рассердится, если чуть тронем его запас?

— Отвечать сам будешь.

Борис открыл заветный отцовский шкафчик, достал водку, настоянную на лимонных корочках, и разлил ее в хрустальные рюмки. Бутылку оставил на столе.

Мы выпили.

— Почему тебя вчера не было? — упрекнул Борис.— Мы же твердо условились.

— Так сложилось...— неопределенно ответил я.— Извини, но не смог.

— Девочки? — Борис поощрительно засмеялся.— Причина весьма уважительная.

Я промолчал.

— Рассчитывал на твою поддержку. Вчера оказался один против всех. Представляешь?

— О чем же спорили?

— Ничего особенного... И о важном, и о пустяках. Но оказалось, что во многом расходимся... Кстати, кто такой Константин Григорьевич? Влиятелен на заводе?

— По-моему, с ним считаются. Знающий инженер. Человек хороший. А что?

— Много на себя берет, слишком много. Не понимает, что сейчас иное время и иные песни, которых ему не понять. Были, наверное, меха, полные шипучего вина, да выкисло то винцо. Ему бы успокоиться, а он все еще мнит себя личностью, на что-то способной. Да ладно... Скажи, а этот Павлик? Ну и пустозвон! Идеалист второй половины двадцатого столетия. Мечтает о какой-то всеобщей производственной революции. Революция на таком заводе? Да его сносить пора. Свое старик давно отжил. Что, у этого Павлика с Леной очень серьезно?

— Чепуху ты городишь! — возмутился я.— Ленке учиться надо. Просто дружат они и все.

— Учиться? — Борис нехорошо усмехнулся.— Ей надо учиться щи варить такому вот работяге, да рубашки ему стирать. Другой грамоты и не потребуется. Наблюдал я таких девиц.