Врачи: Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выж

В июне 1820 года Лежамо де Кергарадек решил написать серию статей с обзором книги Лаэннека. Хотя он собирался сделать заключительное эссе ответом всем недоброжелателям стетоскопа, количество поклонников Лаэннека росло так быстро, что Кергарадек счел, что в этом больше нет необходимости. В своей пятой и последней статье, написанной в августе 1821 года, он заявил, что результаты, полученные к тому моменту от использования инструмента, не оставляют места для сомнений в его полезности и он считает излишним пытаться его защитить.

В 1821 году книгу Лаэннека перевели на английский язык и в 1822 году на немецкий. Разрекламированная обзорами и рецензиями, напечатанными в американских, голландских, итальянских, русских, испанских, польских и скандинавских медицинских журналах, а также учениками, обращенными Лаэннеком в свою веру, его концепция стала широко известной и, в конечном итоге, была признана во всем западном мире. Положение дел, возможно, лучше всех описал в 1828 году автор рецензии для журнала Glasgow Medical Journal («Медицинский журнал Глазго»): «В 1821 году новый вид обследования стал привлекать внимание медиков этого города. Хотя поначалу он вызывал подозрения и насмешки, а иногда подвергался обвинениям в помпезном шарлатанстве, постепенно новый метод завоевал доверие врачей… Те, кто раньше насмехался, теперь со стыдом вынуждены признать свое невежество, которое теперь стало для всех очевидным». Место Лаэннека в истории не вызывало сомнения у рецензента: «Никто не посмеет отрицать, что он написал самый полный трактат о заболеваниях грудной клетки, который сегодня переведен на все языки мира».

Работа над De l’Auscultation Mediate была изнурительной для ее болезненного автора. Вместе с неослабевающим потоком больных неотложное обязательство по завершению рукописи легло на его узкие плечи невыносимым бременем, с которым он не мог справиться без потерь. В течение последних трех недель лихорадочного письма он отказывался от всех новых пациентов, а старых передал одному из коллег. Он не появлялся в Неккер в течение последних семи безумных дней. Написав последнюю строку своей книги 6 августа 1818 года, он рухнул без сил.

Лаэннек мог бы подумать, что причина – в нервном истощении, но он не мог игнорировать обострение старой «астмы», которая терзала его последние несколько месяцев. Впервые он начал допускать возможность, что может стать жертвой болезни, которая забрала жизни многих его коллег, а также его матери и брата. Тем не менее он, кто знал о симптомах и патологии этого заболевания больше, чем кто-либо другой среди живущих, продолжал отрицать, по крайней мере перед другими, что он, возможно, страдает от туберкулеза. Он предпочитал диагностировать у себя случай депрессии, современного эквивалента сегодняшнего нервного срыва.

Поскольку Лаэннек не мог возобновить практику и работу в больнице, он взял продолжительный отпуск и отправился в свою любимую Бретань. От семьи отца ему достался в наследство старый загородный дом под названием Керлуарнек, что в переводе с его родного бретонского диалекта означает «лисья нора». Именно в это маленькое поместье он теперь приехал, чтобы восстановиться после своих нелегких трудов и оправиться от одышки. Через несколько месяцев состояние его легких улучшилось, настроение стало менее подавленным, и он почувствовал готовность вернуться к работе. Навестив сначала отца, а затем дядю Гийома, в ноябре он вернулся в Париж.

По мнению коллег, он выглядел не намного лучше, чем в тот день, когда их покинул. Он оставался худым до измождения, и часто казалось, что он на грани обморока. Более того, заботы, к которым он вернулся, были не менее изнуряющими, чем те, что он оставил три месяца назад. Больных, как всегда, было много, а учебная нагрузка только возросла. Хотя ему больше не приходилось терзаться муками творчества, но теперь он должен был редактировать и корректировать свою рукопись. Каким-то образом ему удалось довести книгу до печати, но к нему вернулись проблемы с дыханием и общее состояние депрессии.

Наконец, тянуть дольше было нельзя: ему нужно было проститься либо со своей карьерой, либо с жизнью. Примерно за месяц до публикации книги он писал Гийому:

Я надеюсь попрощаться с Парижем самое позднее в конце августа. Многие люди на моем месте были бы в отчаянии… но я не способен продолжать, не подвергая опасности свою жизнь, поскольку степень напряжения умственной концентрации, необходимой для подготовки занятий, и мои нервы заставили бы меня отказаться от них или сделать работу плохо в двадцати случаях из сорока… Я никогда не взял бы на себя такую задачу, если бы не мог выполнить ее с честью. Я предпочитаю уехать и делать ровно столько, сколько смогу в Керлуарнеке. В конце концов, пока мне удастся сводить концы с концами, я буду там счастлив.