За исключением того, что свои показательные обходы в клинике он начинал позже шести утра, как было принято в те дни, в остальном Лаэннек действовал так же, как другие ведущие врачи и хирурги Парижа. В десять часов, сопровождаемый кортежем из молодых врачей, студентов и иностранных гостей, он отправлялся на осмотр больных в палатах Шарите. Весь обход, за исключением опроса пациентов, проводился на латыни для удобства иностранцев, не знающих французского языка. Лаэннек останавливался у постели каждого нового больного, выслушивал его жалобы, а затем демонстрировал надлежащий порядок выполнения соответствующих этапов физикального осмотра. Некоторым из студентов, французам и иностранцам, позволялось провести освидетельствование того же пациента самостоятельно и обсудить полученные результаты с профессором. После окончания процедуры вся группа удалялась в амфитеатр, где Лаэннек читал лекцию на тему, связанную с заболеваниями, которые они только что диагностировали.
После лекции следовала самая важная часть клинической работы – аутопсия умерших пациентов, которых студенты видели на осмотрах. Это своеобразное «подведение итогов» делало парижский метод обучения исключительно эффективным. Под впечатлением от этой системы преподавания вдохновленные иностранные студенты возвращались домой и воссоздавали аналогичный порядок подготовки начинающих врачей в своих странах. В частности, в Лондоне, Дублине и Вене больницы и кабинеты аутопсии становились ареной, где происходил обмен медицинскими знаниями, своего рода научное перекрестное опыление. В результате такого метода обучения, называемого историками больничной медициной, место учебы с университетских лекционных залов сменилось на больничные палаты.
Именно в этот исторический период основной фокус медицинских исследований сменил свою направленность с пациента на его болезнь. Врачи прошлых времен не понимали, что в целом заболевание организма происходит не столько из-за общего дисбаланса, сколько из-за весьма специфических патологических изменений отдельных органов. Сначала Морганьи, а теперь и представители Парижской медицинской школы провозгласили тезис о том, что невозможно достигнуть прогресса в лечении людей до тех пор, пока конкретика не займет место общих положений и неопределенности, пока истинный источник каждого симптома не будет найден и пока диагностическое видение целителей не сузится до точечного и поэтому значительно ярче освещенного фокуса. Необходимо было позволить книдской философии преодолеть воззрения школы Коэна.
Здесь речь идет не о том, что акцент книдийцев на конкретике в долгосрочной перспективе окажется правильным. Когда однажды в будущем мы узнаем о таких вещах гораздо больше, чем нам известно сейчас, вполне возможно, что наш взгляд на причину заболеваний в конечном итоге вновь вернется к точке зрения, близкой представлениям Гиппократа или абсолютно другой модели взаимосвязей. Уже сегодня имеется большое количество медицинских свидетельств, подтверждающих, что для возникновения любого болезнетворного процесса существует множество причин, в том числе генетических, иммунологических, экологических, психологических, гормональных и т. д., и их общее воздействие приводит к конкретному результату, который может быть различным у каждого индивидуума, в зависимости от его конституциональных факторов, зависящих, в свою очередь, от генетики, иммунологии и всего остального. Другими словами, в двадцать первом веке мы можем оказаться в новой эпохе гиппократизма, основанного на научных знаниях.