Врачи: Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выж

Вернувшись в Соединенные Штаты, Холмс и его товарищи по путешествию не нашли ничего, что могло бы сравниться с преимуществами преподавания во французской системе обучения, к тому же они осознали, что американский темперамент не позволит воссоздать атмосферу научной отстраненности. Во-первых, более сильный акцент на отсутствии классов в американском обществе (несмотря на равенство между представителями различных профессий во Франции) требовал более деликатного отношения к госпитализированным пациентам, чем к простому «учебному материалу» в руках профессоров. Во-вторых, Холмс и другие врачи признали силу течения антиинтеллектуализма, существовавшего в популистской молодой стране, где в то время в умах господствовала джексоновская демократия[14]. На протяжении девятнадцатого века и в течение первых нескольких десятилетий двадцатого преподавание в американских медицинских школах, квалификация американских врачей и их научные исследования оставались далеко позади европейских. «Больничная система» в этой стране не будет практиковаться до основания в 1893 году медицинской школы в Университете Джонса Хопкинса и учреждения через несколько лет собственной университетской больницы. Даже после этого потребовалось более тридцати лет для укоренения новых принципов преподавания в Соединенных Штатах. Еще в Первую мировую войну эта американская школа, ученики которой имели доступ к госпитализированным пациентам, была исключением из правил. История развития системы, в которой медицинские школы создавали объединения с крупными больницами, – это история перехода американского медицинского образования на его современный, самый высокий в мире уровень.

Непревзойденное мастерство Лаэннека как преподавателя и диагноста не означает, что он мог гораздо больше сделать для своих пациентов, чем его герой Гиппократ две тысячи триста лет назад. Справедливости ради следует отметить, что его коллеги хирурги добились определенного прогресса в лечении большого числа внешне очевидных недугов и даже усовершенствовали некоторые инструменты и разработали новые операционные техники. С другой стороны, врачи все еще пытались повлиять на нарушенный гуморальный баланс своих пациентов. Они по-прежнему практиковали очищение и рвоту, хотя теперь для применения этих методов у них были несколько более сложные обоснования. Такое лечение, называемое эмпирическим в силу того, что медики оценивали его полезность, опираясь исключительно на личный опыт, иногда имело устойчивый физиологический эффект, который будет открыт позже совершенно случайно. Например, кровопускание при остановке сердца из-за скопления жидкости в легких. Поскольку подобная терапия во многих случаях признавалась эффективной, она рекомендовалась для лечения болезней, которые казались связанными с теми, где ее применение было успешным, но на самом деле не имели с ними ничего общего. Распространение такого рода мышления во всех направлениях привело к созданию большого числа терапевтических методов, не имеющих научного обоснования, особенно когда они опирались на теорию причинно-следственной связи, выдвинутую Гиппократом. Например, Фуке, который был одним из преемников Лаэннека в Шарите, лечил лихорадку седативными препаратами, а при тяжелой диарее прикладывал пиявок к анусу.

Как профессор медицины Французского колледжа, Лаэннек читал курс лекций и проводил регулярные учебные обходы в больнице Шарите. По мере увеличения его известности расширялась и его частная практика. К тому же наступил момент для публикации второго издания De l’Auscultation Mediate. Кроме того, он по мере необходимости продолжал писать статьи для медицинских журналов, из чего нетрудно понять, что после назначения в 1822 году на должность профессора ему приходилось трудиться больше, чем когда-либо. И это в то время, когда его хронически ухудшающееся здоровье привело к такому истощению сил, что непонятно, как он вообще мог работать.

В октябре 1822 года Лаэннек пригласил свою дальнюю родственницу, вдову Жаклин Аргу переехать в квартиру, где он жил вместе с племянником Мерьедеком, чтобы она помогала вести хозяйство, освободив его от некоторых утомительных повседневных забот. Женщина была благочестивой католичкой, что означало, как он писал в письме к Кристофу, что «благодаря ее религиозности и возрасту (сорок два или сорок три года) никому не придет в голову ничего дурного». Кроме того, кто бы мог проявить такую неучтивость и предположить, что у изможденного туберкулезом профессора возникнет непристойное желание, которое скорее может овладеть более здоровым телом?