Игнац Земмельвейс, в конечном счете, потерпел поражение не только потому, что родился слишком рано, но и из-за своего невероятного упрямства. Он настолько увяз в трясине самодовольства и ханжества, что никогда не пытался провести эксперименты, которые могли бы подтвердить справедливость его концепции, и не убедил ни одного из квалифицированных научных специалистов, которых в то время становилось все больше, в необходимости лабораторных исследований для изучения его теории. Он должен был стать тем человеком, который первым оценит открытие Пастера и сделает его фундаментальной основой медицины. Вместо этого он стал пациентом, а решающий шаг на пути к признанию микробной гипотезы происхождения инфекционных болезней сделает самоотверженный Листер.
Таким образом, история жизни Игнаца Земмельвейса становится мрачным предостережением для желающих трудиться на медицинском поприще. Рассматривая калейдоскоп биографий успешных людей в этой книге, нам следует сделать паузу и обратить свое внимание на историю иного рода. Часто тернистый путь медицинских исследований заканчивается тупиком, и гораздо больше потенциальных героев рухнули без сил на обочине, чем тех, кто смог пройти весь путь до победного конца. В «галерее человеческих глупостей», описанной Филдингом Гаррисоном, сага о Земмельвейсе звучит особенно остро, потому что глупость его главного героя относится не к его таланту, а к характеру. Действуя лишь в течение недолгого периода правильно, хотя и немного преждевременно, весь остаток своей жизни он делал ошибку за ошибкой. Его книга не стала одним из величайших поворотных моментов в истории медицины, а ознаменовала собой тот несчастливый момент, когда в поведении Земмельвейса появились странности, в результате чего о нем уже не вспоминали до начала двадцатого века.
Для Венской медицинской школы 1847 год был временем экстремального консерватизма, как в национальной политике, так и в медицине. Венгрия и Австрия были частями великой империи Габсбургов, но Вена была блестящей столицей, а Венгрия оставалась подчиненной провинцией, где доминировала находившаяся тогда на подъеме германская культура. Князь Меттерних, первый министр империи, проводил политику репрессий и жестокости, цель которой состояла в противопоставлении друг другу разных национальных групп государства. Это был канун ряда неудачных революций 1848 года, которые не привели к реальному улучшению обстановки на политической арене, но открыли путь к увеличению свобод в академических институтах.
Венский университет и особенно его медицинская школа стали очагом бурной революционной деятельности. В восстаниях 1848 года активное участие принимал весь младший преподавательский состав, во многом потому, что университет находился под удушающим контролем правительственных министерств. Некоторые из руководящих постов школы занимали пожилые профессора, обязанные своим положением личным связям все с теми же государственными управленцами. Они выступили против молодых преподавателей, поскольку не разделяли ни их либеральной политики, ни новых идей в отношении исследований вопросов причинности заболеваний. В момент противостояния нового старому, интеллектуальных либералов – консерваторам, истинного научного понимания болезни – туманным теориям старой медицины, теория Земмельвейса, образно выражаясь, взорвалась подобно бомбе. Поскольку его доктрина была результатом аналитического и эмпирического методов, за утверждение которых ратовали «младотурки», а также из-за стихийного распространения идей трех их великих лидеров, новая концепция стала полем битвы, где четко прослеживались три линии обороны.
Основные баталии восемнадцатого и девятнадцатого веков нередко начинались на рассвете. Так что есть некоторая поэтическая правда в том, что в этот период, который Игнац Земмельвейс спустя годы назвал «восхождением послеродового солнца над Веной», представление его теории стало призывом к оружию для сражения в этой важнейшей битве в истории Венской медицинской школы.