Врачи: Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выж

Оказалось, было немало злобных и грубых людей. В течение двух лет личная жизнь Лаэннека стала предметом разнообразных глупых сплетен в медицинских и общественных кругах Парижа. То, что мадам Аргу была образцом добродетели и благочестия, а также прекрасно справлялась с домашним хозяйством как-то упускалось из виду. Что имело значение, так это шанс ради забавы уязвить знаменитого профессора и его благочестивую родственницу. В итоге 16 декабря 1824 года г-жа Аргу из вдовы была произведена в жену, вероятнее всего, с целью заткнуть рты клеветникам, а не по причине возникших романтических чувств. Но она и ее новый супруг зашли еще дальше, и весной 1825 года Жаклин Лаэннек, едва расставшись с титулом невесты, забеременела. Новость, что он наконец станет отцом, вдохнула в ее мужа новые силы и энтузиазм. Он начал строить планы, а значит, он надеялся, что его жизнь будет долгой и он увидит, как растет его дитя. К сожалению, несколько месяцев спустя мать подцепила какую-то инфекцию и во время тяжелой неизвестной болезни потеряла ребенка.

К тому моменту, когда в апреле 1826 года второе издание его выдающейся книги вышло в свет, горечь из-за выкидыша у жены, неотложная тяжелая работа и постоянное обострение проблем с дыханием привели к окончательному истощению сил Лаэннека. Он больше не мог отрицать, что смертельно болен. Лихорадка и боли в груди начали быстро обостряться. Он кашлял густой, дурно пахнущей субстанцией, состоявшей из разрушенных тканей его легких. Впервые Мерьедек с помощью стетоскопа услышал пугающие звуки, указывающие на наличие туберкулезной полости в верхней левой части груди своего дяди. 20 апреля Лаэннек составил завещание.

Пришло время вернуться домой в свою любимую Бретань. Возможно, там он мог бы немного восстановить свои силы, но независимо от результата Лаэннек решил больше никогда не возвращаться в Париж. 30 мая крайне изможденный и смертельно бледный он с большим трудом в последний раз сошел вниз по лестнице своего дома в Париже. Одетый в свой обычный черный костюм, опирающийся всем невесомым дрожащим телом на руку своей жены, он был похож на человека, спускающегося шаг за шагом в свою могилу.

Дорога домой была мучительной. Наконец, после десяти тягостных дождливых дней, на горизонте показались холмы, окружающие Керлуарнек. Дождь милосердно остановился, и солнце сверкало во всем великолепии раннего июньского утра, когда Лаэннек ступил на землю из своего экипажа навстречу приветствующей его толпе местных фермеров и крестьян из его поместья. Он вернулся домой, но слишком поздно.

Умирающему оставалось шесть коротких недель. Время от времени сосед вывозил его на прогулку по окрестностям в маленькой коляске. Лаэннек часто посещал местную часовню Сент-Круа и в ответ на его молитвы вскоре наступил короткий период улучшения, во время которого он смог обойти свои владения в сопровождении друзей и двоюродных братьев, которые приехали в последний раз увидеться и попрощаться с Рене. В середине второй недели августа лихорадка вернулась с новой силой и погрузила свою жертву в состояние бреда.

В полдень 13 августа сознание Лаэннека ненадолго прояснилось. Он взглянул на жену, не отходившую от его постели, из последних сил приподнялся, пытаясь принять вертикальное положение, медленно снял с пальцев кольца и положил их на прикроватную тумбочку. «Я делаю это, – едва слышно произнес Лаэннек, – потому что в любом случае кому-то вскоре пришлось бы оказать мне эту услугу. Мне хочется избавить их от этой неприятной обязанности». Это были его последние слова. Двумя часами позже Рене Лаэннек, известный на весь мир врач, изобретатель первого диагностического медицинского инструмента, стал еще одной жертвой туберкулеза, того самого бедствия, истинную природу которого он разоблачил.

После похорон Лаэннека на местном кладбище семья собралась для оглашения его воли. В последние дни в Керлуарнеке он сделал дополнение к завещанию, оставив все свои медицинские книги и записи Мерьедеку. Он написал: «Я передаю ему свои часы, мое кольцо и прежде всего лучшую часть моего наследия – мой стетоскоп».

9. Возникновение микробной теории до открытия самих микроорганизмов. Загадка Игнаца Земмельвейса

Гений был бесценным, благотворным, божественным, а также временами капризным, зловещим, жестоким; и натуры, оседлавшие его, были, соответственно, то превосходными, то совсем беспомощными.

Генри Джеймс, Родерик Хадсон