Врачи: Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выж

Поскольку все мы несем на своих плечах большой груз устаревшего наследия, несложно понять, почему становление науки, и особенно медицины, потребовало так много времени. Это могло произойти только тогда, когда мир подготовился, по словам Иммануила Канта, к «выходу человечества из возраста несовершеннолетия». Философскому движению, сложившемуся в период, когда мы начали думать и рассуждать по-новому, немцы дали название Aufklärung (просветление). Англичане, которые, похоже, первыми начали все это, перевели это идеально подобранное слово как «просвещение», и именно так мы и называем это время по сей день. В течение большей части восемнадцатого века европейские и американские философы работали в атмосфере, пронизанной духом эпохи Просвещения. Мыслители этой эры интеллекта отличались готовностью, больше похожей на рвение фанатика, подвергать сомнению все, что им было завещано. Непривычное мышление проникало в политику, религию, литературу и искусство и вместе с ним появился скептицизм нового сорта. Стоит ли удивляться, что в такое время естествознание (или естественная философия, как тогда называлась эта область научных знаний) вышло на первый план человеческой мысли? Даже благочестивый итальянский католик с таким христианским именем, как Джованни Баттиста, едва ли мог избежать влияния волнующего воздуха свежего бриза перемен. Хотя учения агностиков Просвещения и деистов никак не изменили религиозную веру Морганьи, он был опьянен новоявленным духом эпохи так же, как любой здравомыслящий человек. Он способствовал осознанию эволюционной объективности ученых-медиков и сформировал логическую систему, которая приведет поколение исследователей, идущих по его стопам, к взрывному ускорению прогресса.

Отличающаяся невероятной точностью наблюдений, написанная ясным разговорным языком, монография Морганьи (поскольку его письма в действительности представляют собой именно монографию) сегодня является во многих отношениях такой же увлекательной, какой она, должно быть, была для читателей, живших двести лет назад. В отличие от «пятидесятисемилетней белой праворукой компьютерной программистки, беременной третьим ребенком», пришедшей на прием в современный медицинский центр, пациенты, которых описал Морганьи в De Sedibus выглядят скорее как «мясник, у которого в течение четырнадцати месяцев наблюдалось нарушение умственной деятельности, по его словам, из-за любовного зелья, умер в начале 1719 года в результате сильного переохлаждения, поскольку недостаточно тепло одевался в самую холодную погоду». При вскрытии в мозге мясника были обнаружены уплотнения, или склеротические очаги, что в современной медицине согласуется с одной из форм дегенерации головного мозга.

Читая De Sedibus, можно с самого первого предложения истории болезни понять, с какого рода заболеванием пациент обратился к врачу: «Н. Феррарини, священник из Вероны, прежде лечился от чахотки в Венеции и в течение десяти лет до приема у доктора от односторонней головной боли в Падуе; в возрасте полных сорока трех лет, волосы седые, лицо время от времени сильно краснеет; по комплекции тела стройный, но не худой; и хотя кажется бодрым и радостным, склонен беспокоиться о пустяках и подвержен приступам гнева». Неудивительно, что однажды отец Феррарини внезапно умер, и при вскрытии было обнаружено, что он стал жертвой кровоизлияния в мозг, несомненно, из-за разрыва одного из кровеносных сосудов мозга в результате гипертонии.