Врата небесные

– Когда ты ушел, Нимрод едва не спятил. С тех пор ему все хуже, и теперь он определенно невменяем. Прежде Бавель кичился тем, что он самый крупный город Страны Кротких вод, теперь же это чудовищное кладбище. Город умирает! Умирает изо дня в день! Невольники мрут от ран и болезней! Горожан убивают за украденное яйцо, за сворованный орех, ведь свирепствует голод. Мужчины гибнут на поле битвы, и все более молодые, ведь зрелых не хватает, Нимрод вербует уже десятилетних мальчишек. В каждом доме умирают от горя. И умирают во дворце: что ни день – пытки, удушения, отравления и казни. Смерть проникла и в женский флигель. Смешливую девицу отхлестали до крови, а евнуха, который бездельничал, повесили за ноги. Сколько я продержусь? По утрам я просыпаюсь в страхе, что пришел мой судный день.

– А что с Маэлем?

Гавейн зарделся:

– Он живет со мной. Повзрослел. Узнаешь ли ты его?

– Я тоскую. Пришел повидаться с тобой и с ним.

Это признание изумило Гавейна. Бавель был начинен таким ужасом, что простые дружеские слова прозвучали как гром среди ясного неба. Волшебник взглянул на меня повлажневшими глазами.

– А ты совсем не постарел, Нарам-Син.

– Так за четыре года…

– Бывает, одно слово или событие накинет пятнадцать лет.

– Ты тоже не постарел, Гавейн.

– Правда? – проворковал тот.

– И что же, ни жены, ни детей?

Он помотал головой.

– Я считаю своим сыном Маэля.

– Одно другому не мешает…

– Ну а ты? – возразил Гавейн.

Что мне было поведать ему о прожитых мною годах? Я бродил по земле, и мои беды лишь множились. Он понял мое молчание.

– А свою Нуру ты отыскал?

– Нет, – вздохнул я о той, что уже не была моей Нурой.

Он ехидно прищурился:

– Да существует ли она в самом деле, эта Нура…

Я задумчиво смотрел на него. Может, он и прав: да существует ли она, Нура? Женщина моей жизни, любимая и любящая, лучшая на свете – может, она сохранилась лишь в недрах моего воображения? Что у нее общего с той Сарой, которая предпочла мне Аврама и зачала от него ребенка почти у меня на глазах?

– Хочешь взглянуть на новую Башню, Нарам-Син? С угла крепостной стены она хорошо видится как единое целое. А потом отыщем Маэля.

Пока мы шагали по улочкам, останавливаясь то тут, то там глотнуть гранатового сока или перекусить лепешкой, Бавель будил во мне разнообразные чувства. То я наслаждался элегантностью жителей, поражался лавочкам, ломившимся от множества товаров, восхищался архитектурными изысками, маленькими площадями и террасами, на которых можно побездельничать, разглядывая прохожих; то ощущал себя пленником искусственного мира, оторванного от природы и смены времен года, уничтожавшего мои ориентиры и навязывавшего собственные. Я указал Гавейну на резво снующих по дорогам горожан.

– Ну да, – откликнулся тот, – жрицы установили солнечные часы.

И он с гордостью объяснил мне, что теперь время от восхода до заката подлежит измерению. Десятки лет назад астрономы составили календарь, в котором день определялся по Солнцу, а месяц – по Луне[68], этот календарь помогал земледельцам планировать работы, священнослужителям устанавливать праздники, а властителям объявлять о важных событиях. Теперь и день нарезан на куски! Гавейн остановился возле святилища Нуску и указал на установленный на земле деревянный квадрат, в который был вбит гарпун. Мы опустились на колени, и мой спутник прикоснулся к зарубкам на дереве.

– День разделен на двенадцать частей. Тень стрелки смещается, указывая на этапы, которые проходит за день наше светило. Вон на той площадке жрицы отмечают барабанным боем три времени дня: восход, полдень и закат. Люди внимают этим сигналам и подстраивают под них свои заботы[69].

Послонявшись по улицам, мы подошли к крепостной стене; с ее угла мы стали разглядывать Башню, стройку и раскинувшееся вокруг поселение. Я удивлялся: в округе не осталось ни клочка первозданной или возделанной земли; до горизонта все было заполнено бараками, халупами, палатками, лачугами, они были обнесены заборами, меж ними были протоптаны тропинки. Постоянно растущее стойбище рабов состояло из нескольких кварталов: солдатского, надзирательского и интендантского. От этих беспорядочных нагромождений равнина потемнела. Мощь Башни контрастировала с хрупкостью прочих построек; она была выложена из кирпича, остальные же строения, подвластные капризам погоды, были на скорую руку слажены из парусины, кожи или досок. Башня грезила о вечности, другие сооружения смирялись со своей бренностью. Какая ошибка! Лелеять пустое здание и пренебрегать жилыми лачугами, чтить бессмертную Богиню и презирать живых, небытие ставить выше жизни. Абсурд… Неужели воцарение Инанны в святилище на тридцать шестом этаже Башни требует стольких смертей, увечий и лишений? Если верить легендам Страны Кротких вод, Боги создали людей, дабы те им служили, но меня возмущает, что Боги требуют от людей принесения себя в жертву.

Я поделился мыслями с Гавейном. Он цинично усмехнулся:

– Кто слышал, чтобы Боги этого требовали? Ни ты, ни я, ни народ Бавеля. Боги мастерят чревовещателей.

– Что?