Врата небесные

– Насколько я знаю, здесь от тебя никакого толку. К тому же, если Стэн не получит задаток, он прекратит свои изыскания. Два дня, Ноам. Осталось два дня…

Часть третья Аврам

1

Бывают дружбы, похожие на любовь: они настигают вас со скоростью молнии. Аврам воспламенил меня. И скоро я его уже обожал.

Если обычные отношения строятся постепенно – от поступка к поступку, от разговора к разговору – и в результате вас обволакивает ткань из воспоминаний и привычек, другие обладают мощностью взрыва: самое основное дается незамедлительно – напряженность, привязанность, радость и очевидность.

Аврам родился в Уре, где его родители держали лавку религиозных идолов, а потому сперва узнал городскую суету. Его отец порвал с городом и ушел со своими тремя сыновьями, но в пути погиб. Аврам унаследовал отцовскую мечту и, стремясь к простому существованию, примкнул к кочующим пастухам. Переходя с места на место в поисках новых пастбищ и рек, они перегоняли стада коз и баранов и занимались кое-какими ремеслами, ткачеством, вышивкой и деревянной скульптурой. Они останавливались там, где животные могли пощипать траву и произвести потомство, а затем снова пускались в путь. Они напоминали мне охотников-собирателей моей молодости, этих странников, что не обладали никакой территорией и повсюду чувствовали себя дома. Единственная разница заключалась в их количестве и их пристрастии к скотоводству. Через несколько лет товарищи возвели Аврама в ранг вождя. Он назначал время остановок и отбытий, договаривался с царями о стоянках на их земле. И сейчас рыскал между Бавелем и Кишем в поисках наилучшего места для стоянки.

В Авраме мне нравилось все: четкость черт, глубокомыслие, таившееся под высоким лбом, обрамленные густой бородой чувственные губы и живой блеск глаз, сохранивших детскую надежду на чудо. Меня пленяла история, которую рассказывало его тело, прямота этого человека, идущего навстречу горизонту, бесстрашие его расправленных плеч, смелость хорошо посаженной шеи, равновесие между мускулистостью и стройностью, искренняя склонность к наслаждению, сквозящая в проворной гибкости. Даже когда Аврам говорил шепотом, у него вибрировала грудная клетка, и звуки его голоса ласкали и захватывали меня, как и необычность его суждений. Мой интерес разделял и Роко. Пока мы беседовали, пес слушал, лежа у моих ног и глядя на Аврама. Порой он украдкой бросал на меня неуверенный взгляд, словно спрашивая: «Позволишь ли ты мне почитать его, как тебя?» В знак согласия я опускал веки, и его морда вновь поворачивалась к кочевнику.

Маэль не проронил ни слова – таков был его способ общения. Эта немота означала: он знает, что отец мертв, но не хочет демонстрировать свою скорбь, и жизнь продолжается. Его молчание требовало и нашего. На следующий день после казни он сам вернулся в школу писцов. С нами он открывал рот, только чтобы произнести что-то незначительное или по делу, а серьезные мысли хранил в святилище, которое мы уважали. Уже на следующий вечер на постоялом дворе появился озабоченный горем ребенка Гавейн. В присутствии Волшебника к мальчонке вернулась его прежняя живость, и он снова защебетал, переписывая таблички, – в течение долгих месяцев Маэль и Волшебник, занимаясь письмом, привыкли болтать, пока Саул где-то напивался. И я понял, что, стоит появиться Гавейну, горе Маэля утихает.

Прошла неделя, и Аврам заинтересовался причиной столь частых визитов. Скрыв, что Волшебник является двойным шпионом, я пояснил, что благодаря занятиям письмом Гавейн определил дальнейшую судьбу Маэля и что его преданность никогда не вызывала подозрений.

– Не сомневаюсь, – пробормотал Аврам. – Однако не удивляет ли тебя то, как он смотрит на мальчика?

Я прыснул:

– Он смотрит на него взглядом, который обращен на ребенка, каким он сам был когда-то. А поскольку Гавейн себе очень нравится, он просто без ума от Маэля.

Сдержанности Аврама зеркально отвечало недоверие Гавейна. Как-то вечером он отвел меня в сторонку и выбранил:

– Кто такой этот Аврам? Что он делает подле тебя? Зачем ты приютил его? Он что, твой родственник? Что вас связывает? Я не понимаю… я всегда знал тебя одиночкой, а теперь ты с ним не расстаешься.

– Ты никогда не знал меня одиноким, потому что после нашего знакомства я жил с тобой, с Саулом и его сыном.

Рассерженный Гавейн вернулся к Маэлю и возле мальчика вновь заулыбался и обрел легкость.

Волшебник был прав: с Аврамом я вел себя иначе, чем с остальными. Мне постоянно хотелось говорить или молчать вместе с ним, в его присутствии я наверстывал века. С ним мне казалось, что я вновь рядом с Хамом, детьми Хама и их потомством, в близости одного этого человека я обретал общение со всеми своими отпрысками, знакомыми и незнакомыми. Если Гавейн, Маэль и покойный Саул составляли мою приемную семью, то Аврам был представителем моих кровных родственников.

Увы, признаться в этом я не мог никому. Даже ему…