Врата небесные

Целыми днями Аврам бродил по окрестностям, чтобы решить, приведет ли он сюда свой народ. Я же в течение дня находился в поселении рабов, если не требовалось срочно появиться на складах, в мастерских по производству кирпичей или на строительстве Башни, где происходило много несчастных случаев. Из-за голода, жажды, истощения и отчаяния люди чаще падали, оскальзывались, оступались, не успевали отскочить при падении камней. Бригадиры ценили человеческую жизнь дешевле кирпича: я видел, как они постоянно подбирали его, не прикасаясь к трупу того, кто только что этот кирпич формовал; я также видел, как, не выпуская из рук штукатурную лопатку, рожала беременная женщина, а наутро она уже снова месила глину, увязав новорожденного в свой фартук.

К счастью, по вечерам мы с Аврамом сходились в Саду Ки. Каждый раз он готовил скромный и сытный ужин, сидя за которым мы предавались бесконечным беседам. Исходив весь Бавель и его окрестности, мой гость недоумевал:

– Мы родились, чтобы жить среди природы, а не в искусственном мире, построенном из скрепленных земляной смолой кирпичей и камней. А эти крепостные стены! От чего они защищают людей? От земли, от воды, от ветра, от солнца или от диких животных? Нет, они защищают их от таких же людей, которые тоже прячутся за своими укреплениями. Именно крепости породили вторжения! Они были задуманы не для того, чтобы обороняться от набегов, но скорее чтобы их провоцировать. Чем больше городов, тем больше сражений; война не прекратится никогда. Города между собой занимаются тем же самым, чем люди внутри крепостных стен: завидуют друг другу. Города проявляют наши худшие чувства: зависть, тщеславие, алчность и страх. Люди стремятся к материальному успеху, который возвысил бы их над соседом, и впадают в панику при мысли не добиться его. Чего именно не добиться? Преуспеть не означает приобрести четыре дома, потому что живешь ты только в одном, а по сути остаешься тем же самым. Следует стремиться не к тому, чтобы обладать большим, а к тому, чтобы лучше жить. Все улицы Бавеля ведут в тупики. А все выходящие из Бавеля дороги сбивают с пути.

На следующий день, когда мы шли вдоль размалеванных святилищ, Аврам воскликнул:

– Ты только взгляни на этот базар! Вот храм Ишкура, Бога бури, дождей и стихийных бедствий. Вот храм Энки, Бога пресных вод и покровителя прачек. Это храм Нисибы, Богини писцов, в нем учится Маэль. А вот храм Нергала, Бога чумы, и Гибила, Бога огня. Здесь Энлиль. Здесь Ану. Здесь Ки. Внизу Нанна, Нинлиль, Уту… Я насчитал их целую сотню! Кошмарный сон, возвращающий меня в лавку истуканов, которую держал в Уре мой отец. Туда заходили верующие, покупали самых дорогих, а от дешевых нос воротили: они были уверены в могуществе глиняных божков и уносили свои покупки, прижимая к груди, словно бесценные сокровища. Но я-то видел, как мой отец изготавливает эти статуэтки, вернее, как в глубине двора, среди курятников, их безропотно мастерят своими грязными руками его равнодушные, усталые и скучающие работники – без малейшего сочувствия или сосредоточенности, в тысячах лье от молитвы. Эти люди плевали в гипс, животные мочились рядом с лужами, из которых работники брали воду. Какое надувательство! В этих поделках не было ничего священного.

– А, так, значит, ты придерживаешься мнения Нимрода: почитать только основных Богов.

Аврам удивился:

– Так полагает Нимрод?

– Он ненавидит распространение культов, хотя и не противится им. Он ограничивает свое благочестие почитанием главных Богов – тех, что осуществляют власть.

Некоторое время Аврам обдумывал мои слова:

– Я в это не верю, но то, что ты сказал, заинтересовало меня.

– Ответь, во что веришь ты.

Он с нежностью взглянул на меня; от его теплого взгляда я вздрогнул.

– Возможно, когда-нибудь я тебе расскажу.

Аврам не раз намекал на пережитый им в пустыне удивительный и судьбоносный опыт.

– Возможно, когда-нибудь, когда найду слова, – заверил он меня.

Я открывал в нем какие-то далекие горизонты, сулящие размышления и созерцания. Он пообещал мне их, это меня завораживало. Рядом с ним я погружался в будущее.