Врата Обелиска

– Потому что этого требует выживание, – говорит женщина, к твоему удивлению. Она выпрямляется и складывает руки на груди. – В Реннанисе слишком много людей для такого количества запасов. Все выжившие из всех экваториальных городов пришли и разбили лагеря у нашего порога. Нам в любом случае пришлось бы это сделать, иначе у нас были бы проблемы со слишком большим количеством неприкаянных в округе. Дать им оружие ради прокорма, чтобы приносили оставшееся в общину. Ты знаешь, что эта Зима не собирается заканчиваться.

– Она закончится.

– Когда-нибудь. – Она пожимает плечами. – Наши месты подсчитали, что, если мы будем выращивать достаточно грибов и строго ограничим наше население, мы сможем стать самодостаточными и дотянуть до конца Зимы. Но шансы будут лучше, если мы заберем припасы у всех общин, которые встретим…

Ты выкатываешь глаза, потому что не можешь сдержаться.

– Вы думаете, что зерно пролежит тысячу лет? – Или две. Или десять. А потом несколько сотен тысяч лет оледенения. Она замолкает, пока ты не приходишь в себя.

– …и если мы установим пути снабжения из каждой общины для пополнения. Нам понадобятся некоторые береговые общины с ресурсами океана, возможно, несколько антарктических, где выращивают растения, которым не нужно много солнечного света. – Она замолкает тоже ради эффекта. – Но вы, срединники, слишком много едите.

Ладно.

– Короче, вы здесь, чтобы уничтожить нас. – Ты качаешь головой. – Почему бы просто откровенно не сказать? Зачем эта чушь насчет избавления от орогенов?

Кто-то зовет извне павильона:

– Данель! – И женщина поднимает взгляд, рассеянно кивая. Возможно, это ее имя. – Всегда есть шанс, что вы наброситесь друг на друга. Тогда мы просто войдем и заберем то, что останется. – Она качает головой. – Наверняка дела у вас плохи.

Внезапно тупое, настойчивое жужжание, которое вдруг ощущают твои сэссапины, становится предупреждением, громким, как вопль. Как только ты его почувствовала, уже поздно, поскольку ты в радиусе способности Стража гасить орогению. Все же ты оборачиваешься, чуть не споткнувшись, когда начинаешь ткать огромный торус, который мгновенно заморозит весь этот ржавый городишко, и поскольку ты ожидаешь нейтрализации и не разворачиваешь тугой защитный торус, нож-разрушитель вонзается тебе в правую руку.

Ты помнишь, как Алебастр говорил тебе, что эти ножи причиняют боль. Он маленький, предназначен для метания и должен причинять боль, поскольку погружается в твой бицепс и, вероятно, раскалывает кость. Но что Алебастр не подчеркнул особо – ты иррационально злишься на него всего через несколько часов после его смерти, тупого, бесполезного ржавяка, – что этот нож зажигает пламенем всю твою нервную систему. В сэссапинах она сильнее всего, раскаленная добела, хотя это далеко от твоей руки. Это так больно, что все твои мускулы сводит судорога; ты падаешь на бок и даже не можешь закричать. Ты просто лежишь в конвульсиях, глядя на женщину, которая выступает из гогочущей толпы реннанитских солдат и с усмешкой смотрит на тебя. Она на удивление молода – или кажется такой, хотя внешность не имеет значения, поскольку она Страж. Она обнажена до пояса, ее кожа на диво темная среди всех этих санзе, ее груди маленькие – почти один околососковый кружок, они напоминают тебе о времени, когда ты была беременна. Ты думала, что после Уке твои груди так и не поднимутся… и ты думаешь, будет ли это больно, когда тебя разорвет в клочья, как Иннона. Все становится черным. Ты не понимаешь, что случается первым. Ты мертва? Это было так быстро? Все по-прежнему горит, и тебе кажется, что ты все еще пытаешься закричать. Но ты осознаешь новые ощущения. Движение. Бросок. Что-то вроде ветра. Прикосновение инородных молекул к мельчайшим рецепторам на твоей коже. Это… странно спокойно. Ты почти забываешь о боли.

Затем свет, проникающий сквозь закрытые, как ты поняла, веки. Ты не можешь их поднять. Кто-то ругается рядом, и чьи-то руки заставляют тебя лечь, отчего ты почти паникуешь, поскольку ты не можешь вершить орогении, когда твои нервы так полыхают. Но затем кто-то вырывает нож из твоей руки.

Это как будто выключили сирену у тебя внутри. Ты облегченно обмякаешь, боль становится просто болью, и ты открываешь глаза, теперь, когда можешь снова контролировать свои мышцы.

Это Лерна. Ты лежишь на полу в его доме, свет исходит от стен кристалла, и он держит нож и смотрит на тебя. За ним в умоляющей позе стоит Хоа, наверняка обращаясь к Лерне. Его взгляд смещается к тебе, хотя позу он сменить не удосужился.

– Гребаная жгучая ржавь, – со стоном выдыхаешь ты. А потом, поскольку уже понимаешь, что должно было произойти, добавляешь, обращаясь к Хоа: – Спасибо. – Он втащил тебя в землю, прежде чем Страж успела убить тебя. Ты не думала, что когда-то будешь благодарить за нечто подобное.