Врата Обелиска

– Не «камнееды». Не все мы хотим одного и того же. Некоторым нравится состояние дел как оно есть. Некоторые даже хотят сделать мир лучше… хотя не все согласны в том, что это значит. – Внезапно его поза меняется – руки вытянуты вперед ладонями вверх, плечи приподняты, словно он говорит – что я могу поделать? – Мы – люди.

– А чего хочешь ты? – спрашиваешь ты. Поскольку он не ответил на вопрос Юкки, и ты это заметила. Эти серебряные радужки вспыхивают и останавливаются на тебе. Тебе кажется, что ты видишь сожаление на его лице.

– То же самое, чего я всегда хотел, Иссун. Помочь тебе. Только это.

Ты думаешь, что не все одинаково понимают слово «помочь».

– Трогательно, – говорит Юкка. Она трет усталые глаза. – Но ты не сказал главного. Как разрушение Кастримы связано с тем, чтобы… отдать мир одному народу? Чего хотел этот серый?

– Я не знаю. – Хоа по-прежнему смотрит на тебя. Это не так нервирует, как должно бы. – Я пытался спросить у него. Не очень получилось.

– Догадываюсь, – говоришь ты. Поскольку прекрасно понимаешь, что в первую очередь он спросил серого о причине.

Хоа опускает взгляд. Твое недоверие болезненно.

– Он хотел, чтобы Врата Обелисков никогда больше не открылись.

– Что-что? – спрашивает Юкка. Но ты опираешься затылком на стену, пораженная, испуганная, изумленная. Конечно. Алебастр. Есть ли способ проще уничтожить народ, который зависит от пищи и солнечного света, чем просто затянуть эту Зиму, пока сами не вымрут? И останутся только камнееды, которые и унаследуют затемненную Землю. А чтобы это обеспечить – убейте единственного, кто способен покончить с этим.

Единственного, кроме тебя, – с дрожью осознаешь ты. Но нет. Ты можешь управлять обелиском, но ты понятия не имеешь, как активировать две сотни этой ржавой хрени зараз. И способен ли Алебастр сделать это еще раз? Каждое использование орогении медленно добивает его. Ржавь сыпучая, из имеющих потенциал открыть Врата осталась только ты. Но если карманная армия Серого Человека убьет вас обоих, он, так или иначе, достигнет своей цели.

– Это значит, что Серый Человек в первую очередь хочет извести орогенов, – говоришь ты Юкке. Ты сильно сокращаешь, но не лжешь, убеждаешь себя ты. Это то, что тебе нужно сказать Юкке, так что она так и не узнает, что у орогенов есть способность спасти этот мир, и она никогда не попытается сама дотянуться до обелиска. Так, видимо, и поступал с тобой все время Алебастр – говорил частичную правду, поскольку ты этого заслуживала, но недостаточно, чтобы ты зациклилась на этом. Затем ты думаешь, какую еще кость ты можешь бросить.

– Хоа какое-то время был заточен в обелиске. Он сказал, что только это может их остановить.

Не единственный способ, сказал он. Но возможно, и Хоа сказал тебе безопасную правду.

– Вот дерьмо, – раздраженно говорит Юкка. – Ты умеешь управляться с обелиском. Брось один в него.

Ты стонешь.

– Так не получится.

– Ну а как тогда получится?

– Понятия не имею! Это то, что я пыталась узнать у Алебастра все это время. – И потерпела неудачу – не хочешь говорить ты. Юкка все равно догадывается.

– Великолепно. – Юкка внезапно словно обмякает. – Ты права; мне надо поспать. Я велела Эсни мобилизовать Опор для охраны оружия общины. Формально они готовят его на случай, если нам придется сражаться с этими экваториалами. На деле… – Она пожимает плечами, вздыхает, и ты понимаешь. Люди испуганы. Лучше не испытывать судьбу.

– Ты не можешь доверять этим Опорам, – тихо говоришь ты.

Юкка поднимает на тебя взгляд:

– Ты не из Кастримы.

Ты хочешь улыбнуться, но не делаешь этого, поскольку знаешь, насколько противной будет эта улыбка. Ты много откуда. В каждом месте ты понимала, что рогги и глухачи не могут сосуществовать. Юкка чуть ерзает при взгляде на твое лицо. Она снова пытается:

– Послушай, сколько общин позволили бы мне жить, если бы узнали, кто я?

Ты качаешь головой:

– Ты была полезна. Такое проходило и с имперскими орогенами. – Но быть полезным – не значит быть равным.

– Прекрасно, я полезна. Как и все мы. Убей или изгони рогг, и мы потеряем нижнюю Кастриму. И нам придется сдаться на милость банды людей, которые станут относиться к нам всем как к роггам просто потому, что наши предки не выбирали расы и не цеплялись за нее…

– Ты продолжаешь говорить «мы», – говоришь ты. Ласково. Тебе жаль губить ее иллюзии.

Она останавливается, и желваки на ее челюстях дергаются пару раз.

– Глухачей учили ненавидеть нас. Но их можно обучать и иначе.

– Теперь? Когда враг в буквальном смысле слова на пороге? – Ты так устала. Так устала от всего этого дерьма. – Вот теперь мы все увидим их с худшей стороны.

Юкка долго смотрит на тебя. Затем обмякает – вся. Она сутулится, голова ее падает, пепельные волосы обнажают шею, превращаясь в смешную гриву, похожую на бабочку. Они скрывают ее лицо. Но она испускает долгий усталый вздох, похожий на всхлип. Или смех.