Мастер-пекарь мог поддразнивать её целое утро, если она того позволит. Это было игрой, что они обычно разыгрывали, тем более пикантной от того, что ему было прекрасно известно, что она никогда не предаст секреты своего лорда, а ему и не хотелось, чтобы такое случилось. И всё же, он также был связан с Торисеном, и мог ощущать, что всё обстоит не очень-то хорошо.
- "Ты сейчас пойдёшь его повидать, не так ли?"
Рябина напомнила себе, что Нат был достаточно проницательным и, вопреки себе, тяжко вздохнула.
- "Ну, тогда иди," - сказал он, внезапно посерьёзнев. - "И все наши души отправятся вместе с тобой."
Он обмахнул её своей бородой и удалился, груди весело подпрыгивают.
Рябина вышла из обеденной залы в морозное, белоснежное утро. Обычно, к этому времени снег уже везде пропадал, за исключением спорадических наносов. В этом году он, однако, продолжал захламлять собой внутренний двор и лениво дрейфовал вниз с молочно-белого неба. Это будет поздняя весна, утверждали пожилые кендары. Горстка старейших намекала на то, что, каким-то образом, в этом стоить винить мерикит, но никто не принимал такое серьёзно.
Вот и старый замок Норфов, его бока давно отремонтировали после той ненормальной бури прошлогодней весны. Вот и зал посмертных знамён первого этажа. Возможно, эти гобелены с Торисеном и разговаривали, но Рябину они лишь сверлили мрачными взглядами, как будто допытываясь, "Ты справляешься со своими обязанностями?" Второй, тёмный этаж был всё ещё оборудован печами для плавки стекла в восточных угловых башнях. Главный зал наверху полыхал драгоценностями от света, что проходил сквозь витражное окно, которое, пусть и неоконченное, стало уже настоящим шедевром Марка. Сплавленное в единое целое творение казалось стеной полупрозрачного железа, хотя секции временно вставленного стеклобоя пали жертвой зимних порывов, пропуская вовнутрь лезвия холодного воздуха. Рябине оставалось только гадать, закончит ли Марк когда-нибудь своё творение, или его работа сейчас - это Норфский Лордан.
Сверху доносились голоса, исходящие из северо-западной наблюдательной башни, где Торисен обустроил свои скромные покои.
- "Где мой второй сапог?"
- "На вашей ноге."
- "О."
Опять начинался один из этих дней.
Рябина вскарабкалась наверх и постучалась. Бурр открыл дверь, его коренастая фигура заполняла собой весь проём от косяка до косяка подобно стене. Затем он узнал посетителя и посторонился.
- "Он хоть немного поспал этой ночью?" - шепнула ему Рябина, проходя мимо.
- "Нет. Он делал вид, но меня не обманешь, только не со всем этим кашлем."
- "Если вы обсуждаете меня," - сказал Торисен изнутри комнаты, - "то говорите погромче."
Рябина вошла в окутанный болезненным беспорядком кабинет. Он всегда был неприбранным, несмотря на все усилия Бурра, но в эти дни он вонял плесенью, и гнилью, и заразой. На столе громоздились горы пергаментов. Разбросанная одежда начинала зеленеть по швам. Сапог в руке Торисена казался готовым развалиться на части.
То же самое можно было сказать и про самого Верховного Лорда. Он смотрелся ещё более измождённым, чем Рябине когда-либо доводилось его видеть, а лицо его хмурилось тёмными пятнами мешков под глазами. Его неопрятные волосы, стреляющие сединой, нуждались теперь в подрезке почти каждый день, как и его ногти. Это определённо не могло быть нормальным, подумала Рябина, но точно таким же не был и сам Черныш. Он не был таким, в более неуловимом смысле, со времени, когда она встретила его ещё мальчишкой, где-то двадцать лет тому назад. Обычно, он вёл себя настолько тихо, что любой забывал о том, насколько древней и странной была эта кровь, что бежала в его венах, и сколь извилистым был её курс за прошедшие тысячелетия.
- "Я не могу ничего отыскать," - сказал он тоскливо. - Где . . . а-а."
Он снова принялся кашлять, влажный, терзающий звук. Уже прошло почти три сезона с той поры, как болезнь заражённого урожая сна начала приходить и уходить -- казалось, невозможно суметь стряхнуть её прочь. Мог ли сенной кашель в конечном итоге развиться в легочную гниль? Многие в Готрегоре умерли от этого, но только лишь в первые дни. И всё же . . .
- "Вам следует послать за Киндри," - сказала Рябина, уже не впервые.
- "Он велел мне держаться подальше от моих людей. И я так и делаю. И он был прав. Бо поправился. И никто больше не болен, не так ли? Нет, серьёзно, никто. Только лишь я. Может мне стоит позвать его обратно."
Рябина сознательно даже не посмотрела в сторону Бурра. Эта капитуляция была внезапной и совсем неожиданной.
- "Тогда я чиркану для вас заметку, не против?" - сказала она, будучи рада услышать, что её голос остаётся настолько же ровным, что и лицо.