Врата вечности

Постепенно он стал думать, что бессмертие не принесло ему счастья, на что он так надеялся.

И однажды Антонио Гомес, устав от своего бессмертия, решил найти Сатанатоса, чтобы попытаться расторгнуть их сделку. Но он знал только один способ. Он пришел в храм и обратился к Пресвятой Деве Марии, рассчитывая, что Сатанатос услышит его и поспешит к нему, как в прошлый раз. Но этого не случилось. Тогда Антонио Гомес начал богохульничать и дерзить Богоматери. Все было напрасно. В отчаянии бессмертный старик перестал ходить на мессы в храм, заменив их черными мессами, которые завершались массовыми оргиями, а порой даже человеческими жертвоприношениями. Он надеялся, что превысит меру долготерпения Господа Бога, и Сатанатос будет вынужден появиться вновь, уже не по своей воле. Однако и этого не случилось.

Теперь Антонио Гомес уже не мог не только видеть снов, но даже спать. И все ночи напролет он смотрит на небо в надежде увидеть падающую звезду, а зачем, он и сам не знает. Быть может, чтобы послать проклятие тому, кто обрек его на вечные муки. Но даже в этом утешении ему было отказано. Ни одна из звезд не падает с небес, когда на них смотрит Антонио Гомес.

И если бы у него спросили, то он бы ответил, что свою вечную жизнь он готов променять на одно-единственное сновидение, в котором он снова будет танцевать фанданго под звуки гитары и щелканье кастаньет. И будет счастлив, сам не зная того…

Глава 19

Альф замолчал. Джеррик саркастически усмехнулся.

— Этот рассказ не убедил тебя? — спросил юноша, заметив его усмешку.

— В чем? — удивился Джеррик.

— В том, что бессмертие не благо для человека, а, скорее, наоборот, наказание.

— Ерунда, — хмыкнул кобольд. — Из твоего рассказа следует только то, что Сатанатос снова перехитрил очередного представителя рода человеческого. А я и не сомневался в его способностях. Этому Антонио Гомесу бессмертие было вовсе и не нужно. Он только хотел прожить достаточно долго для того, чтобы потратить все свои деньги.

— Но в любом случае он должен был расплатиться своей душой, — возразил Альф. — А это непомерная цена, за что бы ее ни запросили.

— А мне показалось, что он пожертвовал только снами, — не согласился Джеррик. — Подумаешь, какая потеря!

— Ужасная потеря, — сказал юноша. — Когда мы спим, наши души бодрствуют и покидают плоть. А нам кажется, что мы видит сны. Но сновидения — это всего лишь то, что видит и переживает душа во время своих странствий.

— И где же она путешествует, эта непутевая душа? — ухмыльнулся Джеррик. Его забавлял этот разговор.

Но Альф был серьезен. Он высказывал то, во что сам искренне верил. И он хотел, чтобы эту веру принял его таинственный собеседник. Почему-то юноше казалось это очень важным.

— Чаще всего она отправляется в тот мир, в который переселяются все души после физической смерти человека, — сказал юноша таким тоном, что кобольд перестал ухмыляться. — Душа общается с другими душами, и это придает ей сил и внушает надежду. Без этого она не выдержала бы испытаний, которым ее подвергает плоть. Человек бывает жестоким, он совершает безумные поступки, порой теряет облик и подобие божие. И за все это расплачивается его душа.

— Так, по-твоему, Сатанатос не отнимает у людей души, а просто лишает их возможности путешествовать? — с насмешкой спросил Джеррик.

— А как бы он мог отнять у человека душу, которую не он ему дал? — удивился юноша. — Он просто закрывает перед душой дверь в иной мир. Для души, как и для человека, самое страшное наказание — лишиться возможности общения с себе подобными. Одиночество хуже смерти. Как бы странно это ни показалось на первый взгляд.

Джеррик почувствовал, что невольно поддается если не доводам, то обаянию юноши. И это его разозлило.

— На этот счет могут быть разные мнения, — буркнул он. — Как говорят люди, у каждого свой бог.

Альф улыбнулся.

— Я сказал что-то смешное? — раздраженно спросил Джеррик.

— Что вы, просто мне вспомнилось, что по этому поводу сказал тот же Гете, — ответил юноша.

И он продекламировал, смеясь одними глазами:

— Каков кто сам, таков и бог его,

Вот почему смешным бывает божество.

И снова Джеррик не нашелся, что ответить. Он давно уже чувствовал себя не экзаменатором, а экзаменуемым. Юноша посягал на его святая святых, на бессмертие, а он не знал, как аргументированно ему возразить. Джеррик мог бы сказать, что все это может быть верным только по отношению к людям, а не к нему, духу природы, представителю другого мира. Но он сам понимал, что такой довод мало что менял. Если бы этот юноша был только человеком! Но он бастард, и человек, и дух. И представлял оба эти мира. В такой ситуации аргумент об его, Джеррика, исключительности был бы просто смешон.

Неожиданно Джеррик поймал себя на мысли, что он охотно и даже с радостью согласился бы с юношей. Если бы он только мог поверить в существование души!