Времена

– Смотри, – сказал он Кристине, – Краузе жили в нашей теперешней квартире до 1 июля 1942 года, а затем перебрались вдвоём, точнее, вдвоём с половиной – половинку пришлось присовокупить, когда бабушкина мама была беременна – в более дешёвую четырёхкомнатную квартиру напротив. У меня есть догадка. По архивным документам с 1 июня 1942 года Коны были обязаны оставить квартиру. Но им разрешили в две поднаёмные комнаты взять свою мебель. Комнатки были маленькими, много не возьмёшь. Проданное взять они не могли, формально оно им не принадлежало. Тем не менее взяли, пусть и не всё. Следовательно, Краузе были не против. То есть мебель, хоть и была продана, на самом деле не продана. Иначе говоря, она никуда не перемещалась и оставалась на месте. И деньги не кочевали из кармана в карман. Кроме того, мы видим, что наиболее дорогие предметы не были властями реквизированы, несмотря на налоговую декларацию, которой Кон отчитался 9 августа, так как имелся документ о продаже. Вывод: степень опасности такой операции в то время была смертельна, и если две семьи пошли на это, то они были не просто хорошими соседями, а очень близкими людьми. Кон, по существу, завещал им свою мебель. С 1 июля 1942 года Хельга и Штеффи Краузе, две слабые женщины, перебираются в богато обставленную квартиру. Часть своей скромной мебели они, возможно, взяли, остальное продали. Тоже деньги! Жить-то надо было и дальше. Много лет спустя, когда мы с тобой родились и квартира для пятерых человек стала тесной, родители в 2002 году сумели вернуться опять в шестикомнатную и забрали с собой мебель. С переселением, наверно, повезло. Как всегда – случай. Можно уточнить у папы.

До 21 марта у ребят с расследованием истории семьи ничего не получалось. Единственно, что узнал Тим у отца о переселении в шестикомнатную квартиру – был факт простой рокировки. У их нынешних соседей по лестничной площадке и сын, и дочь обзавелись собственными семьями и поселились отдельно, а старики предложили Шмидтам обменяться жилплощадью.

Во всяком случае, новые сведения, добытые Тимом и Кристиной, и выводы, которые они сделали, вдохновляли на дальнейшие поиски.

Тем временем всё шло своим чередом. На весну и лето Демниг планировал в районе Шёнеберг заложить 20 камней преткновения. 21 марта пришла очередь памяти и для семьи Конов. Демниг намеревался поспеть на Заарштрассе 8 к десяти часам, а на 5 часов после обеда вся инициативная группа собралась на памятную встречу в доме «Луизы и Карла Каутских» напротив. Всё протекало отработанно стандартно. Гостей приветствовали оба председателя «Соколов» Джозефин Тишнер и Иммануэль Бенц, Петра Фриче познакомила слушателей с историей «камней преткновения», о биографии депортированных говорила Ангелика Эрмес, а Катрин Прибилла и Мелина Лёвэ обеспечивали музыкальное сопровождение. Присутствовала и внучатая племянница Конов Левия Гершковиц, израильский экскурсовод, специально приехавшая на мероприятие.

Мысли о «подаренной мебели» или всё же о несправедливой сделке мучили сознание Тима. К тому же Давид как юрист ещё и поперчил его сомнения, объяснив право евреев на реституцию, то есть право на возмещение ущерба в случае неправомерности совершённого акта. Гершковиц, явная родственница Конов, как раз могла разрешить возникшие затруднения. С этим намерением Тим и подошёл к ней. Оказалось, Левия хорошо владела немецким.

– Моя бабушка Элиза, дочь Берты, в 1932 году эмигрировала в Палестину, – сказала Левия. – Я очень любила бабушку, от неё и немецкому научилась. Она была учительницей немецкого языка. Многое о Конах она, конечно, не знала, но связь с матерью держала.

– Её мать жила с братом и сестрой? – Тим старался оживить разговор и направить его в нужное ему русло.

– Нет. Они поддерживали связь, я знаю. В последнем письме дед Симон писал, что они переехали и что у них забрали последние деньги – 11 тысяч рейхсмарок. Симон был коммерсантом, не бедным. У него был магазин, собственно, не магазин, а бутик, лавка, правда, приличная. Симон боялся, что магазин отберут, и после ноябрьского погрома 1938 года продал его – насколько мне известно – друзьям, его соседям по Заарштрассе. То есть какие-то деньги у него были. Нацисты всё реквизировали.

– В кармане такие деньги не держат, – вслух соображал Тим, – значит, они были на банковском счету. Возможно, реквизировали счёт целиком. Но на нём могли быть и до того деньги, не только от продажи. Обычно так и бывает. Не исключено. А 11 тысяч за магазин плюс товары тоже немного. Вероятно, он взял ещё меньше.

– Вполне возможно. Я же сказала, что он был в большой дружбе со своими соседями и не питал иллюзий относительно своей дальнейшей судьбы, – закончила Гершковиц.