После школы рабочей молодежи я поступил в Художественный институт, а до поступления одно время был рабочим в Музее этнографии – что-то подносил, таскал, устанавливал. И однажды в феврале там проводили выставку болгарских цветов. Особенно я запомнил огромные букеты гвоздик и роз. Громадный Белый мраморный зал Музея этнографии был весь устлан этими цветами. Выставка длилась, наверное, неделю, и цветы, естественно, вяли. А после ее закрытия букеты стали просто раздавать сотрудникам. И маме моей, которая тоже работала в Музее этнографии, и мне достались огромные букеты цветов. А куда мне их деть? Любимой девушки у меня не было, просто выбросить в снег жалко. И тогда по порыву души я сел на трамвай, переехал по Троицкому мосту Неву и направился в Петропавловскую крепость. До сих пор не знаю, почему я это придумал…
И вот зашел я в Петропавловский собор, а там у входа сидит, как всегда, охраняющая бабушка-старушка. Я к ней обратился: «Простите, пожалуйста, у вас есть какая-нибудь банка для цветов?» – «Сейчас посмотрю». Ушла она в свое служебное помещение и вскоре возвратилась с банкой из-под болгарских помидоров. Я дал ей этот букет цветов, который она воткнула в банку, и сказал: «Поставьте, пожалуйста, к могиле Петра Первого». Она пошла к этой могиле, к надгробию, но пройдя примерно метров пять-семь, обернулась: «А вы родственник?» У нее, наверное, все сместилось в голове. Кто может зимой принести цветы? Туристы носят летом, а зимой, скорее всего, родственники…
Северный флот
Из Художественного института меня буквально через несколько месяцев призвали в армию, на три с половиной года – на Северный флот. Дело в том, что военной кафедры в моем учебном заведении не было, а в то время остро не хватало молодых людей для службы в действующей армии, в Военно-морском флоте и в авиации, и всех, рожденных в военные годы, подчистую выгребали из институтов. Кто был поумнее или похитрее, достали себе справки. Скажем, Сереже Соловьеву и Саше Стефановичу это удалось. Мне же пришлось отбыть на Северный флот, где, кстати, я всерьез стал заниматься фотографией.
Из первых работ можно вспомнить снимок Левы Васильева (будущего поэта, умершего в 1997 году от туберкулеза). Но это были просто фотографии, без глубокого проникновения в образ. А на флоте я начал снимать только потому, что мы с Сережей задумали классический тандем «режиссер – оператор» и решили, что я пойду во ВГИК, на операторский факультет. А при подаче документов необходимо было представить определенное количество фотографий, иначе заявление даже не рассматривалось. По этим снимкам комиссия судила, допускать ли человека к экзаменам.
Со службой на Северном флоте, в Северодвинске, мне повезло, так как практически у всех господ офицеров были фотоаппараты, которыми они пользовались только в отпуске и потому с удовольствием предоставляли в мое распоряжение. Конечно, это были всего лишь «Зоркие» и «Зениты», но тем не менее это были фотоаппараты.
Более того, я смог сообразить чудовищную, конечно, но лабораторию. Не устану повторять, что мне всю жизнь везло и сейчас везет на хороших людей. И мне позволили сделать свой закуток, а ребята с Большой земли всеми правдами и неправдами присылали мне реактивы, бачки…
Конечно, устроил я все не на корабле. На берегу. На корабле – это было бы чересчур. Но самым трудным оказалось найти сюжеты для съемок. Ведь я служил в частях атомных подводных лодок, и вокруг находились сплошные режимные гарнизоны. Однако я все же отснял какое-то количество фотографий, и что любопытно: по прошествии почти полувека в моем новом альбоме есть три карточки той поры. А я еще при поступлении во ВГИК удивлялся: что же в них разглядели люди из приемной комиссии?
Безусловно, в Северодвинске, на родине отечественных атомных подлодок, «человек с фотоаппаратом» настораживал. Но вот какой кадр мне не удалось отснять: у пирса пришвартован атомный ракетный крейсер «Киров» – весь в антеннах и пусковых шахтах. На его фоне – мы, матросы, вместо маневрового тепловоза толкаем по рельсам вагоны – чего зря энергию жечь! Кстати, такой кадр вполне мог бы принести мне Гран-при на World Press Photo или пятнадцать суток гауптвахты. Но не случилось ни того, ни другого…
А еще у меня получилось много северных пейзажей, портретов, немало постановочных кадров. Например, портрет военного-еврея Семена Бухмана: за колючей проволокой – крупным планом лицо, глаза, выражающие боль и тоску. Также я создал множество рисунков на военную тематику, портретов капитанов (скажем, капитана 1-го ранга Виктора Юрьевича), командиров… Все это были непростые люди – белая кость, и этим флот заметно отличался от состава пехоты.
Пока я служил, Сережа Соловьев приезжал меня навещать, и его приезды ко мне – потрясающий пример мужской дружбы. Ведь ему нужно было доехать до Архангельска, а оттуда преодолеть еще километров семьдесят-девяносто до нашего расположения.
Поступление во ВГИК