Времена оттепели прошли. Воспоминания фотографа

У меня тогда не было ни адреса, ни места, ни телефона – найти меня не могли. Только в кабинке оставляли сообщения: «Валерий, где вы? У нас съемка». И уже потом, когда прошло много времени, они поняли, что я просто сбежал.

Это чудовищно и страшно говорить, но я понял, что он снимает совсем не то. Там все сошлось: Станислав Лем сказал, что он разрешит снимать «Солярис», если будет снимать Тарковский, а Андрей тогда уже долгое время был в простое и, поскольку «Солярис» не самая плохая литературная основа, согласился. Но я видел, что это не фильм Тарковского.

Я очень жалею, что судьба не свела нас на его следующем фильме 1974 года «Зеркало». Это был мой фильм, но было уже поздно – я лишился отношений с Андреем на долгие годы. И я знаю: порвать со мной он имел полное право.

Эх, если бы я знал, что следующим фильмом будет «Зеркало», я бы, честное слово, потерпел… Но я всегда считал и считаю, что если судьба, если кто-то свыше тебе не помогает, значит, в чем-то… ты не прав, что-то не так замыслил. Вот мы начали снимать фильм, я имею в виду «Солярис», со следующей сцены. Это была самая простая сцена, чтобы разогнаться, войти в режим съемки, – сцена пресс-конференции. И Андрей, как гений, как мастер, подошел к этому серьезно. Пресс-конференция? Значит, нужно выстроить сцену будущего (в котором, кстати, мы с вами сейчас и живем). Выстроили круглое помещение с эллипсовидными окнами разной высоты. Все замечательно. Андрей решил позвать настоящих журналистов, благо в Москве их много, и наших, и западных. Но последние сказали: «Или мы, или они, мы с ними на одну сторону не сядем». Андрей вздохнул и ответил: «Конечно, вы». Тогда, получается, пригласили только буржуазных корреспондентов. Там было человек пятнадцать-шестнадцать. Триста долларов в день – это не их профессия, поэтому они не хотели просто так играть. По-моему, вот на эту сцену весь валютный бюджет у него и был потрачен.

Ладно, согласились. Приглашает этих корреспондентов, действительно, совершенно замечательной породы. Но Андрей, оставаясь великим режиссером, думает: «Надо, чтобы действительно было видно, что это пресс-конференция и что это – Тарковский». И решает: «Пусть за окнами идет снег». Хорошо, пусть снег. Андрей не признает резаную бумагу. Даже в «Андрее Рублеве» летят настоящие пушинки…

За стенами павильона разместили уловители, чтобы пух не утянуло. Замечательно, отрепетировали, пошло, камера. Включили приборы – мощные, большие. А летел снег за окнами из-под потолка, рабочие бросали. И как я с астрономией пролетел (при съемке портрета Ирины Купченко), так и тут немножко все забыли, что сейчас приборы нагреют воздух. И пух повел себя так: полетел-полетел, завис и пошел наверх, ближе к центру комнаты, там остыл и стал падать уже на корреспондентов…

Хорошо, отменили эту съемку. На следующий день Андрей нашел другой выход: «Пусть за окном пролетят вороны».

Кстати, у нас была ворона, я потом ее использовал в своей фотографии Смоктуновского. Она была не просто ворона, дрессированная, очень умная, действительно снималась из картины в картину. Но пролететь вон там за окном так, как надо режиссеру, она не умела. Андрей возмущался и кричал дрессировщику-воспитателю вороны: «Ты это не можешь сделать?» А как ворону заставить?

Потом, когда я с этой вороной общался на съемке со Смоктуновским, со стороны это было очень смешно, хотя мне было не до смеха.

В конце концов, ладно, стало понятно, что ворона не пролетит за окном, и решили ее просто привязать к веточке. Пусть сидит на ней. Ладно, привязали ее… Опять началась съемка. Но ворона передумала, она вдруг захотела полететь. Представьте себе: она падает навзничь, бьется в истерике крылами. Иностранные корреспонденты, конечно, в большом ужасе. В общем, отменили и эту сцену.

В конце концов сняли просто – без вороны, без снега, просто конференцию. Сняли и сняли. И вот все, закончились съемки, уже фильм смонтирован, и вдруг кто-то умный соображает: «А если кто-то из собрания, которое здесь сидит, окажется американским шпионом? Немецким или французским?» И тогда надо будет вырезать целую сцену. И от греха подальше решили переснять сцену пресс-конференции просто в кабинете Николая Трофимовича Сизова, тогдашнего генерального директора «Мосфильма». Обыкновенный деревянный стол, простой советский с красным или зеленым сукном, я не помню. И взяли обыкновенных корреспондентов, и все…

Короче, я через три месяца сбежал. Но все-таки потом меня «спас» Антониони. Когда Тарковский увидел, что тот разговаривает со мной и подает мне руку, он хотя бы стал со мной здороваться. Тем самым перед своим отъездом за границу снял с моей души большой груз.

Михаил Барышников

С Мишей меня познакомила Оля Овчинникова, замечательная, совершенно тонкая и прекрасная девочка. Правда, обстоятельств знакомства я не помню.