У Лилечки в спальне, где я ее снимал на фоне шкафа с ковриком, который в 1915 году подарил ей Маяковский, с правой стороны от кровати стояла низенькая табуреточка, на которую она садилась, когда готовилась ко сну, расплетала волосы, переодевалась. И в один из дней она промахнулась, села мимо табуреточки и сломала шейку бедра, а в таком возрасте это очень опасно. Не смертельно, но все равно приводит к смерти, потому что операцию делают под общим наркозом, который не все пожилые люди выдерживают. Но дело даже не в этом.
Я был у нее буквально на третий-четвертый день после перелома, не зная, что случилось. Лиля лежала в кровати, надувала шары, чтобы не было застоя в легких, наверху висела перекладина, на которой она подтягивалась. Она не собиралась сдаваться и несколько месяцев пыталась все преодолеть.
А Ирочка, мать моих детей, сказала, что да, все срастется, все зарубцуется, но человек просто физически не сможет встать, потому что за эти три-четыре месяца атрофируются все мышцы ног. И Лилечка поняла, что ей придется жить растительной жизнью (лежать, дышать, есть и больше ничего), а такая жизнь не для нее. И она сама ушла из жизни. Ее похоронами занимался Сережа Параджанов, который из всего делал хеппенинг, импровизированное художественное действо.
Лиля хотела, чтобы у нее не было никакой могилы, чтобы ее прах развеяли. Для этого надо было получить разрешение почему-то в Министерстве обороны. Этим занимался Константин Симонов, но разрешения получить не сумел. И тогда ее прах потихоньку развеяли просто на опушке леса под Звенигородом. Я это снял для истории. Там присутствовали Катаняны, Андрей Вознесенский, люди из Театра на Таганке. Лиля не хотела ни памятника, ни даже плиты. Но директор близлежащего санатория поступил очень тактично. Он приволок огромный валун, на котором аккуратно были выскоблены ее инициалы – ЛЮБ. Так было на кольце, которое ей подарил Маяковский (у него было такое же) – по внутреннему ободку получалось «люблю, люблю, люблю»…
По поводу смерти Лили было только одно упоминание. Литературный фонд выражал соболезнование члену Литфонда Василию Абгаровичу Катаняну в связи с уходом его жены Лили Юрьевны Брик. Так были сведены с ней счеты.
Кстати, если вспомнить завещание Маяковского, обращение к «товарищу правительству», все, указанные в нем, кроме Вероники Полонской, получали авторские отчисления от изданий Маяковского. Можете себе представить, какие это были безумные суммы.
После смерти Джугашвили Союз писателей начал борьбу с наследием культа личности в виде Лили Брик и членов семьи Горького, и Лилечку в одночасье лишили всех поступлений от изданий. А ведь она материально помогала многим возвращавшимся в это время из лагерей.
Еще был один странный и удивительный случай. Помню растерянного и ничего не понимающего болгарского исследователя творчества Маяковского, который ужасно расстроился, вернувшись из музея поэта на Лубянке. Там демонстрировалось это завещание (наверное, копия), где вообще не было упоминания Лили – только мама, сестры и Вероника Витольдовна. А Лили Брик не было вообще! И он говорил: «Как же это может быть? Там вас нет, в этом письме». А Лиля его успокаивала. Она знала, что всегда была как кость в горле у всех этих официальных маяковедов.
Спустя много лет, на моей выставке на «Винзаводе», судьба опять свела меня с Лилей Брик, потому что девочки-организаторы сделали пресс-релиз, в котором было написано следующее: «Среди легендарных персонажей Плотникова была и Лиля Брик, с которой фотографа познакомил Владимир Маяковский. История в некотором роде повторилась. В свое время Маяковский познакомил с Лилей Брик Александра Родченко». А значит, сейчас я вынужден ходить и выступать с воспоминаниями как единственный оставшийся в живых «современник» Маяковского.
Сергей Параджанов
Лиля Брик обожала Сергея Параджанова. В ее глазах он был гений. А сколько Лиля для него сделала! Когда он находился в исправительной колонии в Винницкой области, она, пользуясь тем, что могла покупать в «Березке» блоки заграничных сигарет и напитки, которые тогда необыкновенно ценились, посылала все это туда – думаю, что напрямую начальнику колонии. И то, что Параджанов работал там завклубом, – это была ее заслуга.