Времена оттепели прошли. Воспоминания фотографа

После того, как Лиля нас познакомила, Параджанов, приезжая в Петербург, жил у меня в квартире, благо она в центре, на Невском проспекте. Интересно, что Сережа подарил мне много вещей, которые делались им в колонии, в том числе коллажи, которые он изготавливал из молочных и кефирных пробок. В те годы на бутылки с молоком надевали круглые пробочки из фольги, и Сережа выдавливал на них буквально музейные, потрясающие вещи. А еще он делал коллажи из трав, из васильков, из листьев, из того, что можно было найти вокруг этой колонии. И таких коллажей у меня оказалось много. А недавно, когда я был в Ереване, в его музее, в котором Сережа даже и не успел побывать, то увидел нечто похожее на один из тех коллажей, что он подарил мне. Как-то раз, живя в моей ленинградской квартире, он перебирал мои работы, кое-что ему понравилось, и он оставил мне тот коллажик с надписью внизу: «Пораженный Параджанов». А еще он любил делать коллажи из фотографий.

Позже у него во всем появилась какая-то избыточность. В своем доме в Тбилиси он открыл своеобразный салон, где постоянно принимал гостей, устраивал творческие вечера, поражая людей представлениями-шоу и фейерверками.

Как я стал «киноартистом»

В 1976 году мы встретились с Никитой Михалковым на Оке, когда он снимал «Неоконченную пьесу для механического пианино». Я тогда был там с одной киногруппой.

Мне очень нравился театральный режиссер Анатолий Васильевич Эфрос, и я снимал много его спектаклей и актеров, занятых в них. Фотографировал и самого Эфроса, а когда выходил его четырехтомник, он даже попросил меня сделать его портреты для обложек. И когда Анатолий Васильевич приступил к съемкам фильма «Заповедник», который вышел под названием «В четверг и больше никогда», он пригласил меня на роль фотокорреспондента. Конечно, Эфрос правильно рассудил, что я не только роль сыграю, но еще и буду фотографировать по ходу съемок, что я с удовольствием и делал.

Наша картина снималась в Приокско-Террасном заповеднике, на низком пойменном заливном берегу Оки. А одновременно с нами на другом (высоком) берегу работала киногруппа фильма Михалкова.

Анатолий Васильевич картину снимал скорее о сущном, о человеческом, а Никита использовал всю красоту окрестных мест, сделав пейзажи неотъемлемой частью картины. Обе съемочные группы жили в одной гостинице, так как она была единственной в городке. Конечно, группы перемешались, двери в номера не закрывались, постоянно происходила миграция артистов по гостинице.

Это была феерическая жизнь: случались и романы, и всякие личные обстоятельства, и шашлыки, и костры, и песни, и игра в футбол. Никита был любителем этой игры, поддерживал и свою физическую форму, и своей команды. Ну и конечно, запредельная концентрация выдающихся артистов на квадратный метр кружила всем голову. У Анатолия Васильевича снимались Олег Даль, Иннокентий Смоктуновский, Любовь Добржанская, молоденькая Верочка Глаголева. А у Никиты и того хлеще – Павел Кадочников, Олег Табаков, Александр Калягин, Тонечка Шуранова, Юра Богатырев, Леночка Соловей и так далее. Я бы охарактеризовал эти дни на Оке так – «сильно интеллектуальное пионерское лето».

Единственное, чем были омрачены мои воспоминания о тех прекрасных днях, – это тем, что меня невзлюбил Олег Даль. Просто Олег был, скажем так, изъеден комплексом несостоявшегося фюрера. В принципе, в силу таланта он имел на это право, но считал, что все должны им восторгаться, носить на руках, ловить каждое его слово – так он был устроен. Уже на съемки Олег приехал внутренне взъерошенным и очень желчным. А когда еще выяснилось, что он на съемочной площадке не самый-самый…

Проблема заключалась в том, что, во-первых, в фильме снимался Иннокентий Михайлович Смоктуновский, который, в отличие от Даля, уже был признанным гением, а во-вторых, у девушек большей популярностью, чем Олег, пользовался я. И все это в сумме не давало ему покоя.

В мою сторону от Даля исходило постоянное тихое шипение, как от проколотой велосипедной шины. Я, конечно, все это слышал, замечал, но никак не реагировал. И однажды Олег не сдержался. У нас шла репетиция общей сцены, в которой он с ружьем, а я с фотоаппаратом идем выслеживать косулю. По сценарию, я наступаю на сухую ветку, она хрустит, и косуля убегает. И Олег на репетиции, довольный тем, что имеет такую законную возможность, дает мне весьма ощутимый подзатыльник – но это как бы по сцене. Я про себя тогда подумал: «Отлично, допускаю – живая реакция артиста. Но это же пока репетиция, а сейчас начнется съемка. Олег даст мне подзатыльник, а я дам ему в кадре сдачи». Он, видимо, это почувствовал и во время дубля дал слабину, потому что на съемке, когда хрустнула ветка, Олег повернулся ко мне, приложил палец к своим губам и сказал: «Тссс…» А я тогда подумал: «Слабак ты». И в картину вошло это «тссс», а не подзатыльник.

Рябина для Смоктуновского