Времени в обрез: ускорение жизни при цифровом капитализме

Таким образом, скорость выступает в качестве главного условия экономического роста и процветания. Соответствующее ускорение темпа жизни, даже если оно не привлекательно само по себе, может показаться вопросом «прагматической сделки, составляющей часть культурного „торга“ с современностью». Однако существует также квазинравственная связь между скоростью как динамикой и представлениями о человеческом благе. Как указывает Томлинсон, идеологической сутью прогресса служит его неудовлетворенность текущим состоянием вещей, тем, что источником благ для людей является борьба за усовершенствования. По этой причине перемены начинают цениться выше преемственности, а как только это получает признание, скорость перемен превращается в самоочевидное благо. «Этот нравственный фундамент механической скорости сочетается с материальными благами и тем возбуждением, которые она несет с собой, благодаря чему складывается чрезвычайно мощный культурный нарратив социального ускорения»[71]. Тот факт, что понятия скорости и прогресса по-прежнему чрезвычайно тесно связаны друг с другом в современном политическом дискурсе, составляет неотъемлемую часть назойливого ощущения нехватки времени.

Хотя наше ощущение сжатия пространства-времени уникально в том, что касается деталей, оно имеет типично модерную структуру. Об этом свидетельствует драматическое влияние телеграфа на состояние умов европейцев и американцев. Впервые механическая система связи дала возможность отделить связь от транспорта, позволив информации перемещаться независимо от транспорта и намного быстрее его. Так же как современный интернет, она заставила людей обратить внимание на вызванное ею стремительное и поразительное изменение пространственных и временных границ во взаимоотношениях между людьми. Джеймс Кэри даже говорит, что «телеграф как инновация может выступать метафорой всех инноваций, возвестивших современный исторический этап и даже по сей день диктующих основные направления развития связи в Америке»[72].

По сравнению с телеграфом интернет действительно обеспечивает бросающийся в глаза прирост скорости. Однако многие заявления о революционных последствиях интернета основываются на гипотезе, что в прошлом все было иначе, и на убеждении в беспрецедентности нынешнего неоднозначного отношения к техническим изменениям.

Например, вопреки нашим представлениям в возникновении глобального пространства нет ничего особенно нового. Телеграф тоже обещал уничтожить пространство и время и связать воедино все человечество «на лице Земли». По словам британского премьер-министра лорда Солсбери, сказанным в 1899 г., телеграф «по сути собрал всех людей на одной большой площадке, где они могут видеть все, что творится, слышать все, что говорится, и выносить суждение о любом политическом событии в тот самый момент, когда оно происходит»[73]. Аналогичным образом последствия появления телеграфа, относящиеся к природе языка, знаниям и человеческой осведомленности, повлекли за собой восторженные предсказания и обвинения в опошлении, носящие жутковатое сходство с дискуссиями о Twitter.

Телеграф оказал глубокое влияние на торговлю, государственное управление, военную сферу и колониализм, резко изменив представления простых людей о времени и пространстве. Хорошо известна роль телеграфа в учреждении стандартного «железнодорожного» времени. Постепенный переход на время по Гринвичу загнал мир в рамки единой временной шкалы, искоренив прежние, местные способы счета времени. Аналогичным образом стандартные меры длины и площади подчинили единому измерительному режиму пространство.

Именно эти преобразования, согласно знаменитому определению Энтони Гидденса, легли в основу современности. Новые системы калибровки обеспечивают возможность «точного временного и пространственного зонирования» и тем самым порождают новые топографии и хронологии опыта, новые границы между публичным и частным пространством, работой и домом, трудом и досугом, службой и пенсией[74]. Иными словами, сама динамика современности «проистекает из разделения времени и пространства и их воссоединения». Итогом является принципиально изменившееся осознание темпоральности в социальной и культурной жизни.

Однако Гидденс ничего не говорит о силах, вызывающих эти перемены. Подступы к метатеории пространства и времени перемежаются у него рассуждениями о реальной организации этих измерений в современном обществе. Так или иначе он не уделяет большого внимания роли коммуникационных систем в формировании современного опыта существования[75]. Причина этого отчасти состоит в том, что он считает технику независимой силой, а не социоматериальным ансамблем людей, машин, инфраструктуры, институтов и повседневных практик. Современное восприятие времени активно перестраивалось вместе с технологиями, способствовавшими этому. А коммодификация времени, на которую опирается индустриальный капитализм, основывалась на целом спектре взаимосвязанных технических инноваций.