Время бросать камни

— В пансионе батюшка привел мальчикам слова Христа, что нет больше той любви, как положить душу свою за друзей своих. А дальше рассказал, как воины Понтия Пилата схватили Христа, связали ему руки, били по лицу. Апостолы стояли рядом, видели страдания своего учителя и, напуганные, начали поспешно отрекаться от него. Инспектор, наблюдавший за уроком, вызвал мальчика: «Скажи-ка мне, дружок, от кого мы больше всего терпим неприятностей?» Мальчик и секунды не задумался: «От начальства, господин инспектор». Вот так-то… — заключил студент, смеясь со всеми и опять подхватывая сползшее с носа пенсне.

— А вы слышали, господа, как сравнивают наше время с николаевским? — вступил застенчивый юноша. — В николаевскую эпоху от властей требовалось всех распекать, а в нынешнюю добавили — и подтягивать, — и оглянулся на всех, опасаясь, что, может, его шутка давно всем известна.

За ней последовала новая, еще более рискованная, потом еще и еще, пока не пришло время расходиться…

Вот он — Петербург! Здравствуй! Принимай еще одного искателя фортуны…

Неудачи взялись, будто на спор, неутомимо и безжалостно преследовать разночинца, приехавшего в столицу из затерянного в далеких горных лесах Висима. Самое неприятное, что Дмитрий не справился со вступительными экзаменами на основное отделение Медико-хирургической академии и оказался в списках студентов ветеринарного курса. Жаль, но пришлось смириться.

Огорчение принесла и встреча с Никандром Серебренниковым, на которого возлагались большие надежды. Коммуна уральцев на основе переплетной мастерской, о которой тот так увлеченно рассказывал Дмитрию при встрече в Перми, распалась. Закрылась и переплетная.

— Начальство заподозрило, наверное, что мы там не книги переплетаем, а тайную типографию затеяли или бомбы готовим, — иронически усмехнулся Никандр. — Затаскали в квартал, взяли всех под надзор, переписку проверяют. Регистрируют чуть ли не всех, кто к нам приходит, даже заказчиков. Пришлось распустить коммуну. Так спокойнее. Полиция, Дмитрий, вообще студентов не жалует.

Для Дмитрия это означало — ни дешевого жилья, ни верного заработка хотя бы на первые дни. Домашние деньги быстро уходили и уходили. Поистине верно говорят, что у денег крылья есть — разлетаются. Надежды на репетиторские уроки получались самые неясные. Предложения превышали спрос. Иные студенты тратили силы на великовозрастных болванов за обед или завтрак, не получая сверх этого хотя бы медяков на конку, вынужденно вышагивая немалые петербургские расстояния выносливыми ногами.

Правда, житейские трудности на первых порах не смущали. Семинария, да и домашнее воспитание приучили Дмитрия к аскетизму, умению во всем обходиться малым, ценить каждую копейку, оставаться, несмотря на обстоятельства, свободным и независимым. Поэтому он не стремился заводить широких знакомств в студенческой среде, уклонялся, по возможности, от шумных сборищ в стенах академии.

Свобода, пусть даже только видимость ее, самостоятельность рождали большие и смелые мечты о будущем. Та сложная работа, которая свершалась в душе Дмитрия, требовала уединения, сосредоточенности, уводила от пустых увлечений.

Как условились, как велось давно, Дмитрий не реже, чем раз в две недели, а то и чаще, писал в Висим. Большие его письма были полны подробностей петербургской жизни. Он писал, что только здесь увидел обширные и неограниченные возможности для приобретения истинных знаний. Здесь ему стали доступны любые книги, все необходимые пособия, музеи, коллекции, научные кабинеты, лаборатории, клиники.

После первых месяцев жизни Петербург ему виделся уже объемнее, полнее. Он начинал постигать самую суть его.

«Петербург — середина земли Русской, — писал Дмитрий отцу. — Сюда стекается со всех концов все лучшее и худшее. Из Петербурга можно далеко видеть вокруг, чего никак нельзя достичь в провинции. Мало всего этого, мало того, что здесь можно узнать свою родину больше, чем в других местах, — здесь, папа, точка соприкосновения с западом Европы, здесь мы не только читаем, но слышим и чувствуем то, чем веет с этого запада. Мы не только имеем возможность получать из первых рук те идеи и мысли, которые пропущены нашим правительством, но и те, которые не пропущены им. А это много значит при нашем теперешнем положении. Нам необходимо знать, чем живет настоящая жизнь, современная нам».