Время Музы

Я присела рядом, вгляделась в спящее лицо. При свете лампы оно казалось совсем детским – пухлые щечки, кривоватая полуулыбка… Красивый. Очень. И сопит так сладко. Даже странно, что у этого мальчишки уже трое детей и слава на всю страну. Я задумчило провела рукой по его волосам: эх, торопитесь вы жить, товарищ поэт. Так же, как и торопитесь умереть… Невероятно, он умрет через пять лет! Такой еще пацан!

Волосы Есенина блестели золотом, и у меня возникла бредовая идея. Черт, как бы не попасться… Но я все-таки это сделаю!

Прикрыв рукой один глаз, как раз тот, что с камерой, другой рукой я порылась в ящиках Гали и нашла маленькие маникюрные ножницы. Наклонилась над спящим лицом поэта и отрезала тонкую прядь волос прямо с макушки. Себе на память, никому не покажу такое сокровище. Заодно и проверю – вселенский заговор это или все по-настоящему.

Позже, считая, что провожу не обыск, а археологические раскопки, я порылась в карманах поэта. Повезло – в моих руках оказались рукописи. Еще совсем новые, некоторые даже не редактированные, с рисунками каких-то человечков между строк. Потрясающе… Я разложила страницы на столе, чтобы камере легче было их запечатлеть. Кругленькие, отдельно стоящие буковки – такой забавный почерк! Никаких знаков препинания, только слова, слова, слова…

… Спокойной ночи!

Всем спокойной ночи!

Отзвенела по траве сумерек зари коса…

…Синий свет, свет такой синий!

В эту синь даже умереть не жаль…

…Я последний поэт деревни,

скромен в песнях дощатый мост.

За прощальною стою обедней

кадящих листвой берез.

Догорит золотистым пламенем

из телесного воска свеча,

и луны часы деревянные

прохрипят мой двенадцатый час…

Очнулась я только утром – в высокое узкое окно светило морозное солнце. Оказалось, что я заснула, сидя за столом и просматривая газетные вырезки про поэта, которых у Гали набрался целый ворох. Комнаты были пусты, оба героя испарились. Блеск, Варвара, ты все же проспала свое задание.

Я потянулась, зевая, на глаза попался клочок бумаги. Тварюга Мариенгоф оставил ехидную записку и горсть мелочи: «Купи дусту, хозяйка чертова. Твои тараканы всю ночь устраивали парадное построение прямо на моей подушке». Пожалуй, я догадываюсь, что за тараканы это были… только что потребовалось ботам на подушке поэта? Ну вот, теперь из-за меня (вернее, из-за моих роботов) о Бениславкой пойдет слава дурной хозяйки.

В комнате было прохладно. Я укуталась в одеяло, которым укрывался Сергей, вдохнула его запах. Пахло обычным мужчиной: немного перегаром, чуточку немытой кожей и табаком. Да уж, даже такие мелочи в этой игре продуманы… Неспеша подогрев на примусе вчерашнего чаю, с горячей железной кружкой я подошла к окну. Возможно, будучи в роли Гали, мне следовало спешить на работу, но торопиться не хотелось, в любом случае до портала я успею. Хотелось насладиться этой игрой до конца, пожить в этом мире еще немного…

Где-то в глубине большого дома переругивались соседки, во дворе лаяли собаки. Громко клаксоня, внизу неторопливо проехал ретромобиль. С высоты седьмого этажа заснеженный город казался чужим, непохожим на мою Москву. Хорошо были видны башни Кремля, за ними еще не было Дворца Съездов. Надо же, ни одной сталинской высотки не видать, ни одного рекламного плаката. Храм Христа Спасителя еще старый и, разумеется, Москвы-Сити еще нет. Зато небо чистое – нет ни флаеров, ни смога. И, прямо как в деревне, узкие дороги без пробок.

Внезапно компьютер в глазу выдал фразу: «Введите, пожалуйста, сыворотку». Не дожидаясь обратной трансформации, я послушно щелкнула цилиндриком в руку. Он был довольно хрупким и раздавился в ладони, как фантик от шоколадки. Припомнив дикий голод в прошлый раз, я поспешила за бутербродами. Дожевывая четвертый, с колбасой, я снова засмотрелась на Москву.

Но тут компьютер сделал мне сюрприз. На фоне заснеженного города неторопливо побежали черные строчки текста, от которых дрогнули колени. Мой вопль услышали многие в квартале.

– Гронский!!! Гад! Седой пень! Чертов махинатор! Как он посмел?! Как это вообще возможно?! Машина? Прошлое?! Да нет, какое там… Неужели?.. Черт! Блин! Блеск! Я его порву! Нет, сначала сломаю его золотую табличку, втопчу в землю его ублюдочного Санчо, а затем порву на мелкие кусочки!

Ругалась я долго, громко и самозабвенно, Петька был бы в восторге. Соседи забарабанили в мою дверь – я шарахнулась, еще не понимая до конца, что же произошло.

Не изменилось, в сущности, ничего – я находилась там, где находилась, В Доме Правды в Москве тысяча девятьсот двадцатого года.

По-настоящему.