«Время, назад!» и другие невероятные рассказы

Встреча закончилась, когда Клэр подбежала к проигрывателю, схватила пластинку Прокофьева и запустила ею в противоположную стену, тем самым выразив свою любовь к Шостаковичу, неприязнь к талантам С. Эдмунда Штумма и намерение скорее испустить дух в страшных муках, нежели исполнить роль леди Пантагрюэль, какими бы ни были обстоятельства исполнения этой роли.

Затем она выскочила из дома, громко хлопнув дверью, и сердце Питера Оуэна разбилось, словно пластинка Прокофьева; что касается дяди Эдмунда, с ним случился беспрецедентный приступ ярости, кульминировавший в полночную атаку на непокорные пластинки Шостаковича. Вот почему сегодня утром Питер Оуэн был в отчаянии. Вот почему он бросил безрассудный вызов урагану по ту сторону обеденного стола.

Совершив микроскопический прыжок в прошлое (на сей раз без помощи часов с голубой эмалью), мы войдем в столовую и усядемся бок о бок с Питером Оуэном — перед лицом С. Эдмунда Штумма и верной гибели, — после чего продолжим наш рассказ. Конечно, если читатель не против.

— Дядя Эдмунд, замолчите! Я ухожу от вас, — возвестил Питер Оуэн, после чего приготовился к худшему и хотел было зажмуриться, но не рискнул — и правильно сделал, потому что в критические моменты за дядей Эдмундом нужен был глаз да глаз.

Дядя Эдмунд не отличался приятной внешностью. Он походил на злонравного баклана средних лет с аккуратно зализанными назад седыми обрубками перьев и остроконечным клювом на том месте, где у других людей бывает нос. Рот у дяди Эдмунда был тонкий, маленький, цепкий, предназначенный для дистилляции желчи в язвительные ремарки.

Не говоря ни слова, он медленно поднял голову, в то время как слова его личного секретаря отзывались трусоватым эхом в утреннем воздухе. Отпуская предыдущее замечание, Штумм поливал овсянку сливками; теперь же молочник завис над тарелкой, а дядя сверлил племянника пристальным взором, и, по мере того как до него доходил смысл фразы Оуэна, в глазах его разгорался яркий малиновый огонь.

— Ты — что? — сдавленно осведомился он и немного отодвинулся от стола, царапнув пол ножками стула. — Что ты сказал?

— Я сказал, что намерен… — отважно начал Питер Оуэн, но не успел договорить, поскольку дядя Эдмунд запустил в него молочником.

3. Грабеж!

Продолговатый поток жидкости кремового цвета пришелся Оуэну точно в лицо. Посудина врезалась в стену за спиной, и осколки осыпались на ковер. Доктор Крафт, едва заметно покачав седовласой головой, продолжал потягивать кофе, он в любой ситуации умел сохранить присутствие духа.

Дрожащей рукой Оуэн смахнул сливки с лица. Что же он сделает, вновь обретя зрение? Это дискуссионный вопрос. Сперва он подумал, что неплохо бы выбить дяде зубы подвернувшейся под руку тарелкой… Но момент был упущен, и над столом, перекрывая гневный гул в ушах Оуэна, повис радостный хохот дяди Эдмунда, которому аккомпанировал бумажный шелест.

— Смотри сюда, ты, недоросль! Ты, рохля! — восклицал дядя Эдмунд. — Утри свое идиотское мурло и смотри сюда! — Он снова расхохотался так весело и басовито, что сердце Питера устремилось в пятки, словно строительный отвес.

Смотреть предлагалось на контракт — тот самый контракт, по которому Клэр собиралась приобрести права на «Леди Пантагрюэль», — и дядя Эдмунд размахивал им перед перепачканным носом Оуэна, словно подманивая племянника лакомым куском.

— Тебе, скотина неблагодарная, будет интересно узнать, — едко продолжал дядя Эдмунд, — что сегодня утром пришло письмо из «Метро». С решительным отказом увеличить сумму, предложенную за «Леди Пантагрюэль». Ты хоть понимаешь, что это значит? Ну конечно, ты ни черта не понимаешь! Разве ты способен хоть что-то понять? Для этого требуется интеллект трехлетнего ребенка, а тебе до него… Ха!

Он тяжело бахнул кулаком по столу. Тарелки пустились в пляс, а предусмотрительный доктор Крафт едва успел подхватить свою чашку.