Время невысказанных слов

Но я… я в том состоянии «между», когда уже нырнул, уже вытащили, но не откачали. Вот я так и зависла.

Да, меня откачивают, почему же так горько до сих пор? Наверно потому что вся та моя ложь и есть правда?

Мы гуляли до ночи, периодически заходя в кафешки, останавливаясь в магазинах, как раньше. Готовы были рассуждать о каждой мелочи, чтобы как можно дольше чувствовать друг друга рядом. Хорошая вещь — плечо друга.

Ближе к полуночи, когда стало совсем холодно, мы вернулись в гостиницу, переоделись и забрались на широкий подоконник, с которого город и Волга вдали, освещенная огнями, открывались, как на ладони.

— А «Волжанка»-то все же ничего.

— О да. Волшебное место, — Марк возился с шампанским, стараясь аккуратно открыть бутылку.

— Знаешь, что я сейчас подумала?

— Что же? — бутылка с негромким хлопком открылась, и шампанское полилось в одноразовые стаканчики.

— Я подумала, как это прекрасно.

— Что именно?

— То, что с нами происходит сейчас. Все это время, эта свобода. Как здорово, что можно сидеть в Твери — городе, который никак не связан ни с тобой, ни со мной. Чистая страница. Можно творить все, что угодно. Бегать по этажам и вопить: «Тверь, я люблю тебя!»

— Да, самое главное, не забыть раздеться, — поддакнул Марк. Я пихнула его в бок.

— Но я не только о Твери, а вообще. Обо всем этом. Жить в чужом городе, выбираться на выходные в другие города, исследовать мир, читать то, что нравится, ходить на ночные сеансы в кино, записаться в покорителей мира, пойти на курсы по изучению китайского, брать уроки по скалолазанию, мечтать уехать в Америку, устроиться на работу, которой никогда не будешь заниматься в дальнейшей жизни, влюбиться, даже безнадежно…

— Влюбиться? — сделал глоток Марк. — А вот это что-то новое.

— Дурачина. Я просто…

— Да это здорово, Варька, во всем права, только вот влюбиться раньше не входило в твои планы.

Я пожала плечами.

— Все меняется. Я чувствую, как освободилась от каких-то цепей, правда. Готова сейчас кинуться в омут с головой…

Я слезла с подоконника, раскинула руки в стороны:

— Или кружиться, чтобы мир вращался вокруг, как в детстве!

— Ну так кружись! Кто знает, вдруг в прошлой жизни ты была птицей?

— Тогда я и осталась птицей, — не останавливаясь, проговорила я.

…Питер был великолепен. Вот такой, настоянный с ног сшибающими морозами, припорошенный ледяным ветром, укутанный зимним солнцем, он грозно взирал с высоты долговечных статуй, снисходительно замечая, что я-то, мол, и не такое на своем веку повидал.

Истинным наслаждением было зайти в теплую комнату после ледяной улицы. Я и погоду эту любила из-за вот этого ощущения тепла, уюта, дома. Наливала чай в чашку, добавляла лимон и три ложки сахара. Если есть лимон, то можно выпить чаю с сахаром. Только в этом случае. Лимон создает такой привкус, который без сахара оценить ну никак нельзя.

Мой дружок-сосед сидел в холоде кухни, обряженный в два свитера, и читал что-то толстенное, наверняка из истории журналистики. Он в последнее время увлекся этими штуками. Или перечитывает Гиляровского. Он вообще оказался тайным книжным червем со скрытой агрессивностью относящийся ко всем, кто не любил читать.

— Ты обалдел в таком холоде сидеть? — поразилась я входя. Отопление было слабеньким, после того, как заклеили окна, ветер не мучил бедных студентов, но комната все равно не прогревалась, как следует. Обогреватель не заводили. Слишком накладно с платой за отопление.

— Да я…

— Да я, — слабо передразнила я, включая конфорку. — Хоть газ-то можно было включить!

— Как здорово, что ты вернулась, Варвара, — простер руки Кит, закрывая книжищу.

— Подхалим, — улыбнулась я, зная, что он один беспомощен и поесть себе не способен приготовить ничего, кроме яичницы.

— Еды, как всегда нет, — заметила я, заглядывая в холодильник. — Ну разве могло быть по-другому?

— Давай яичницу, быстро, а? — подорвался он с места.

— Ну уж нет. Сиди. Сейчас я что-нибудь придумаю.

— Все-таки здорово, что мы вытащили тебя от бабки, — глубокомысленно заявил Кит через пару минут. — Как каникулы?

— Хорошо, хотя половины друзей не было в городе. Многое ясно стало.

— Да, разительные отличия от жизни дома, — согласился он. — Даже комната, в которой просыпался еще несколько месяцев назад, кажется другой.

— У меня — сборник со сказками, — кивнула я.

— Ну да, любимые книжки…

— Да, — помолчав, заметила я, ставя чайник на огонь и принимаясь за чистку картошки. — Мне звонила Насмешева.

— Да ты что? Сама Насмешева?

— Представь себе. — Я сделала воду потише.

— Приглашала в группу?

— Как ты догадался?

— А зачем еще она, собственно, могла звонить?

Ну да. Правильно.

— Воздавала хвалебные оды?

— Совсем нет. Сказала, что им понравилось мое выступление на Перваке. Сказала, не хочу ли я попробовать серьезно заниматься танцами?

— Как будто ничего и не было?

— Да. Но опять снисхождение.

— Брось, Варька. Ты же хочешь танцевать. Тут не до гордости.

— Наверно, — я пожала плечами. — В общем, завтра, после пар они жду меня у себя-с.

Никита хмыкнул.

— Посмотрим, — вздохнула я. — На самом деле, надо уже определиться, наконец, чего я хочу.

— О чем ты?