Время невысказанных слов

— Ну вот чего хочешь ты? Очень сильно сейчас.

— Ну…кроме чувства голода, — усмехнулся он. — Я испытываю потребность найти хорошую работу. По профессии. И собираюсь этим заняться в этом семестре. А ты разве не хочешь этого?

Я отвернулась от плиты, чтобы ответить, но в этот момент раздался звонок в дверь.

Мика. Взъерошенная, замерзшая, совсем не веселая.

— Что случилось? — я быстро втянула ее в квартиру, закрыла дверь. Никита с ломтиком поджаренной картошки выполз в коридор за мной.

— Из дома ушла, — заявила она, садясь прямо в одежде на стул. — Пришла домой с парнем… Игорь, помнишь, из театра? Познакомить с отцом хотела.

— И?

— Он раскричался. Выгнал его. Сказал — где ты таких постоянно находишь? И почему меняешь постоянно?

— А дальше?

— Ну, я тоже…

— Что тоже? — каждое слово приходилось тянуть. Она тяжело дышала, шапка упала ей на глаза — она стянула шапку. Расстегнула пальто.

— Тоже… раскричалась, — она упала лицом в ладони, — Господи, я такого наговорила! Схватила какую-то сумку, какие-то вещи напихала…

Она плакала. Я первый раз видела, как она плачет.

— Да хватит, все в порядке будет. Отдохнете друг от друга — помиритесь! — заметил Кит.

— Нет, нет… мой бедный папа, а он же болеет! Как он без меня? Он же, как ребенок беспомощный, сам таблеток не найдет!

Слезы капали на ее ладони.

— Я никогда не уходила из дома. И мне жалко отца.

— Твой отец не маленький. Он же как-то жил до тебя? И сейчас справится. Напиши ему сообщение. Или позвони, скажи, где ты. И оставайся.

— Правда? — она подняла глаза. — Ребят, можно пожить у вас? Немного, я потом…

— Ладно, хватит, — остановила я поток нытья. — Давай раздевайся быстро!

Мы спали на моем диване. Точнее, спали — сильное слово. Долго не могли уснуть, потом уже и расхотели. Бегали по очереди на кухню по ледяному линолеуму — пили воду, затем поставили чайник, и сидели хлебали чай прямо в кровати, завернувшись в старейшие неподъемные одеяла. Мика рассказала о себе.

— Когда мама… когда ее не стало, отец сменил работу, перестал рисовать — ах, Варька, если бы ты знала, как он рисовал! — Мика садилась на кровати, воспоминания так и мелькали на ее лице, как картинки с прожектора. Она вытягивала руку вперед, будто касалась кончиками пальцев изможденного раньше времени лица отца. — Без этого, я имею в виду без рисования, он потух. Все-таки правильно считается, что люди без творчества гибнут, превращаются в животных. Он, конечно, в животное не превратился, но как он быстро постарел! Из его жизни забрали любимого человека, любимое дело.

— Но он мог бы, наверное, рисовать для себя…

— Для себя. Да, мог бы, если бы для этого время было. И потом, мне кажется, он перестал искать темы. Ему не с кого стало писать. И не для кого.

— А ты?

— Она очень много значила для него, я знаю это. Мы с ним прекрасные друзья, но это все равно не то, понимаешь?

— Понимаю, — от чая становилось жарко. Я разворачивала кокон из одеяла, обхватывала колени, клала голову сверху — любимая поза. — Еще это прекрасно, что ты так все понимаешь, значит, скоро вы непременно помиритесь.

— Да, я знаю это. Мне просто не нравится, что он несчастлив. И говорит о себе так, как будто он уже дряхлый старик и больше у него в жизни не будет ничего хорошего.

— Никто не знает, что будет завтра.

— Да, но и я не знаю, как его убедить что-то изменить в своей жизни. А еще я все думаю о том, что сказал отец. Обо мне и об Игоре. Что он… так себе.

— Он просто волнуется за тебя.

— Но никогда он ни о ком из моих парней не говорил так. Я знаю, у меня папашка может всякое нести, но он никогда не переключался на личности, понимаешь? Обычно упреки достаются мне одной: что это я такая испорченная. А в этот раз он говорил, что это Игорь… что он может любую подлость совершить.

— Он же совершенно не знает его.

— В том-то и дело.

В комнате воцарилась гнетущая тишина.

Чтобы как-то отвлечь Мику, я начала рассказывать о своих каникулах. О Твери, о Марке. Затем с Марка мы как-то переключились на театр Смирнитского, работу в кафе. Прошлый год…

— Боже мой, Варька… ты такая скрытная, — ошарашено проговорила Мика во время передышки.

— Брось, — я отмахнулась, — просто вы не спрашивали, да и не было повода как-то все это рассказывать.

— Но я даже не знала, что ты пропустила год. И что это было твое личное решение — уж тем более. Ты была золотой медалисткой?

— Ну да. Что странно, учитывая мои постоянные разъезды с танцами. Я привыкла жить в постоянном передвижении. А потом как-то нашлось время и на парочку репетиторов и на самостоятельные занятия. Мне кажется, в 11-м классе время превращалось в жевательную резинку Орбит. Мягкий вкус уходящего детства — прощание со школой и время, которое растягивалось, словно по мановению волшебства. И потом… я уже почти не помню 11 класс. Как будто он был в прошлой жизни.

— В той самой, в которой ты была птицей?

— Ну да.

— А что же Марк?

— А что Марк? — спросила я. — Мы просто друзья.

— Да?

— И никогда не будем никем кроме. Ты что, это же Марк!

— А Максим?

— А Максим — это в прошлом. Не дай Бог у нас с Марком когда-нибудь наступит прошлое!