Время невысказанных слов

— Вот! — Стрелин даже прищелкнул пальцами от восторга. — Опять эти твои тонкие фразочки!

— Я не замечаю, извини, — с улыбкой протянула я.

— Ладно, Трубецкая, ладно. Так уж и быть, скажу… — понизил он голос до шепота.

— Что? — я не заметила, как сама понизила голос вслед за ним.

— Мне ты нравишься и такой.

Я расхохоталась, стукнула его по руке, которой он обнял меня, наклоняясь поближе.

— Ну а если серьезно, — помолчав, сказала я. — Почему вдруг ты начал заниматься Первокурсниками и Студенческими Веснами? Зачем тебе это? Я бы не подумала, что ты такой активист…

— Да? А кто же я?

— Нет, подожди, правда. Расскажи мне…

Он глубоко вздохнул, наградив меня задумчивым взглядом серых глаз.

— Не знаю… Просто мне всегда нравилось то, что происходит на сцене. Закулисная жизнь, обстановка, чувство причастности к какому-то интересному делу. Но мне больше нравилось это создавать, организовывать, а не участвовать, не исполнять. Точнее, исполнение тоже играло свою роль, но организация привлекала меня больше. Ведь это похоже на паззл, картинку, которую собираешь из мелких кусочков по деталям, чтобы в конце получилось небольшое завораживающее чудо. Понимаешь?

— Да, — я кивнула. — Смирнитский — мой руководитель в театральной студии — всегда говорил, что детали складывают целое.

— Правильно, ты начинаешь с основной идеи, набрасываешь план, выбираешь людей, среди которых разделяешь те или иные обязанности. И потом начинаешь идти семимильными шагами, вырабатывая, отшлифовывая каждую частицу, чтобы в конце все это сложилось в одну целую картинку. И потом, говорят же, что путешествие — это то, что происходит с тобой в дороге, а не в конце пути. Это самое главное. И то, что мы вынесли из этих подготовительных моментов — все эти слезы победы или поражения, все эти совещания и разработку деталей, подборку костюмов и подготовку декораций — это было намного важнее. Мы нашли друзей, которых не смогли бы обрести во время просто учебы, потому что это были ребята с разных курсов, и все абсолютно разные.

И потом, это только частица того, что мы делали. Сообща писали сценарии для мероприятий, помогали другим факультетам, придумывали свои ролики, свое ТВ. Это была настоящая студенческая жизнь с ссорами и примирениями и постоянным поиском, и всего этого мне будет очень не хватать. Как и другим, я думаю. Мы все сейчас работаем, у всех уже давно своя жизнь, мы редко собираемся, но это абсолютно не значит, что мы стали меньше друг друга любить.

Но заканчивается целая эра в моей жизни, и сейчас сложно искать причины и задавать вопросы, зачем и почему мы это начали.

— Ну а я, на самом деле, редко встречала людей, которым нравится быть в гуще процесса, но не участвовать, а организовывать. Чаще всего, люди боятся ответственности, а если и берутся, то делают это для самих себя, чтобы покрасоваться, чтобы все говорили, какой он крутой. И мало кто готов отвечать за все свое руководство.

— Ты будешь смеяться, но это все опять же моя бабушка, — усмехнулся Артем. — Я думаю, все началось, когда она вдруг стала активно водить меня по выставкам, музеям, в оперу, в балет, в театры, где у нее было много знакомых. Она водила меня лет до 15, пока я, наконец, не закатил бурную подростковую истерику и не потребовал свободы от ветхости. Но она прекрасно видела, что, несмотря на все мои высказывания, я уже так глубоко погряз во всем этом, что никакой подростковый бунт из меня этого не вытянет.

Назло ей, я спрятал все книги по искусству и не прикасался к ним года два. Но, кажется, на поступление, я достал их и понял, как соскучился по всему этому, и главное, по тем временам, когда она «выгуливала» меня. У входа в метро она всегда покупала мне мороженое — я до сих пор его дико люблю — и, усаживаясь с ней в поезд, я знал, что сейчас начнется. Долгие истории из литературы, театра, кино, перемешанные с рассказами и воспоминания о своей жизни и жизни нашей исторической семьи. Об одном лишь она старалась не рассказывать.

— О чем? — спросила я, поворачиваясь к нему.

— О ком. О моих родителях.

Я ждала продолжения, но Стрелин не отводил взгляда, от прохожих.

— Почему? — спросила я, наконец.

Он посмотрел куда-то мне за спину.

— Пойдем, посидим где-нибудь? Жутко холодно стало.

— Пошли.

В ближайшей кофейне мы уселись в самом темном углу.

— Знаешь, моя бабушка живет в Лиговском переулке. Там еще рядом памятник Пушкину. Потрясающий район — два шага от Невского, и в тоже время, тихо и спокойно — закрытый двор, вокруг — сплошь интеллигенция. Так вот, там прошло мое детство. Я уже года три снимаю квартиру — бабуля сама настояла, хотя я упорно сопротивлялся — мало ли что. Но, если честно, я и сам хотел съехать оттуда — слишком счастливые и одновременно слишком тяжелые воспоминания. Сейчас бабушка в этих несчастных огромных трех комнатах одна, а когда-то мы жили в этой квартире вчетвером — бабушка, я, мама и папа. И там, поверь мне, даже в двух было бы не тесно. Высокие потолки, лепнина, огромные комнаты…