Время невысказанных слов

Мама не церемонилась. Став постарше, я поняла, что она сделала очень правильную вещь, хотя детали ее рассказа было трудно понять шестилетнему ребенку. Она просто сказала, что папа живет в другом городе и у него есть другая семья, поэтому вряд ли когда-нибудь он придет в мой детский садик и покажет фокусы (в первую очередь меня, конечно, волновал именно этот вопрос). Неведомый «другой город» рисовался моему сознанию страшным многоруким чудовищем, которое находится где-то очень далеко от меня и держит у себя папу. Всякие же «другие семьи» казались мне ужасно страшными и несчастливыми уже только потому, что не были похожи на мою. В моей все было просто и хорошо: мама и бабушка — такие интересные, всякий раз придумывавшие какое-нибудь увлекательное приключение, и две тетки — мамины сестры и их дочери, с которыми в нашем доме часто проводились многочисленные сборища. Моя семья. Мир женщин. А тут неожиданно появляется кто-то под названием «отец», который, оказывается, должен быть у каждого ребенка и которого у меня, по странному стечению обстоятельств, не было. Это новшество и понимание того, что у мамы и у всех моих родственников до моего появления тоже была своя жизнь, в которой у них так много свершалось без меня, нагрузили мою шестилетнюю голову, но, к счастью, обошлось все без катаклизмов. По мере моего взросления и появления в голове более осмысленных вопросов, мама дополняла мое знание об отце. Мысль, что моему отцу на нас и, в частности, на меня, наплевать, потрясла меня тогда, но все-таки не стала переломной. Мне хватало того, что у меня было, а другого я и не знала.

Я уже знала, что мама была беременна мной, когда отец оставил ее, сообщив, что возвращается в свою семью. Правда, мама так и не потрудилась ему сообщить, что беременна и дала ему преспокойно уйти — она уже представляла, что он за человек, узнав, что до встречи с ней, он бросил жену с трехлетним сыном. Она не хотела больше связываться с человеком, «который настолько не дорожит своими узами». Именно такими словами она когда-то сообщала мне о нем. В ее словах, интонациях, жестах, было достаточно сарказма и презрения к нему, так что и я постепенно привыкла думать о нем также — презрительно, саркастично, высокомерно. Но в моей голове, тем не менее, росло любопытство. Узнать, увидеть, просто взглянуть в глаза. Хотя бы раз.

Я отгоняла эти мысли. Первое время, по крайней мере. Мне казалось, что, даже думая об этом, я предаю ее — ведь она и так честно мне все рассказала, хотя могла бы и не говорить и «чесать», как все, о летчике, разбившемся во время учений, или о бесстрашном покорителе вершин, так неудачно сорвавшемся с огромной высоты. Но любопытство было никуда не деть.

И именно тогда он и появился. Внезапно. Не предупредив, так, как и должен был появиться, если вообще должен.

Дальше была сцена, упорно напоминающая мне небезызвестный фильм «Москва слезам не верит». По необыкновенной случайности я тогда обитала у бабушки, то есть пребывала в ее квартире намного чаще, чем меня там можно увидеть сейчас и вообще когда-либо. Мама была на работе, а бабушка что-то шкварила на кухне, поэтому пронзительно завопивший дверной звонок услышала только я. На пороге стоял высокий молодой мужчина с яркими голубыми глазами, сразу запавшими мне в душу. Глаза я всегда замечаю в первый момент знакомства. Так вот, эти глаза просто заставили меня мучительно припоминать, кто же это и где я могла его видеть. А ведь определенно где-то видела. Но больше мне не удалось что-либо рассмотреть, потому что из кухни прибежала бабушка с полотенцем наперевес и половником в руках. Половник она тут же уронила, а полотенцем воспользовалась лишь для того, чтобы снять его с плеча, видимо, для того, чтобы вытереть руки, и тоже уронить.

— Варя, иди в комнату, — велела она.

— Это еще почему? — тут же отреагировала я. Мне было 14 и все в этом мире, по моему мнению, должно было быть лишь так, как мне хочется. Идти в комнату мне не хотелось определенно.

К тому же, мужчина тоже с интересом наблюдал за мной, как бы припоминая и явно намереваясь что-то сказать. Он и сказал:

— Можно я войду?

Бабушка махнула рукой:

— Зачем приехал-то хоть?

Мужчина переступил порог и, закрывая дверь, медлил с ответом. А так как ответ, сама не знаю почему, мне вдруг яростно захотелось получить, то я не смогла дождаться и спросила сама:

— Так кто вы такой? Ба, ты его знаешь?

Бабушка, всегда знавшая, что сказать, и не выжидавшая, когда спросят ее мнения, в этот раз помедлила и тихо проговорила, наконец:

— Познакомься, Варвара, это твой отец.

Казалось, в моей голове что-то сместилось при этом ответе. Кусочки мозаики, наконец, смогли сложиться в отдельный кусок, хотя с одной стороны место все еще пустовало: там примерно, где скрывались черты моего отца только не со слов матери, а в таком виде, в котором они могли бы сложиться только у дочери своего родителя. Я не знала, чего от него ждать. Зачем он приехал, что он из себя представляет, о чем думает и мечтает, какие планы строит, и рад ли, хоть немного, что у него вдруг объявилась я?