Время-память, 1990-2010. Израиль: заметки о людях, книгах, театре

— Ничего подобного: абсолютно лишен снобизма. Москву, кстати, не очень-то люблю, хотя и не представляю себе другой город, в котором мог бы жить. А тогда, четыре года назад, попав в Бат-Ям, действительно пребывал в полном недоумении.

— Ты, помнится, не сразу начал работать в газете?

— Нет, конечно. Планы, которые мы с друзьями строили в Москве, мечтая сразу по приезду организовать в Израиле многопрофильный культурный центр, примерно недели через две пребывания в Бат-Яме, переполненном солнцем, морем и пальмами, показались мне полным бредом. Стало понятно, что надо как-то жить и что-то делать реальное. С испугу я сел и написал статью и рассказ.

— Впервые?

— Я и раньше писал, в молодости переводил с французского, но до приезда в Израиль публиковался мало. Статья называлась громко: «Мы вас не ждали?». Именно так, с вопросительным знаком. Двигало моим пером, признаюсь, типичное олимовское настроение 91-го года. Как я сейчас понимаю, написанное было вполне банальным, но тогда мне казалось едва ли ни откровением. С этим текстом носился, как с писаной торбой, всем знакомым показывал… Ты, если помнишь, дала мне телефоны редакций и снабдила рекомендациями. Материалы мои опубликовали, сказали: «Неси еще!» — и я стал систематически приносить их в газету «Новости недели», а потом «Время».

— Мне запомнилась твоя публикация о Левитанском, Тарковском, Самойлове.

— Знаешь, я критически отношусь к тому, что писал раньше. То, над чем работаю в настоящем, мне кажется «гениальным», а к тому, что написано два месяца назад, даже вернуться страшно. Но к эссе «В Безбожном переулке», которое ты вспомнила, отношусь нормально. В общем, пошло-поехало. Опубликовал несколько материалов в «Сабре», сохнутовском молодежном журнале для России, в «Алефе» и других изданиях. А потом возникла идея делать российско-израильский литературный альманах.

— Ты обрадовался — и «сдернул»?

— Сначала я поехал в Россию на месяц. Приехал туда и ничего не понял, я ведь отсутствовал всего лишь год! Помню первое московское впечатление… Еду осенней ночью девяносто второго из аэропорта в город — ларьки кругом, спиртного навалом. А ведь когда я уезжал во всю силу свирепствовал «сухой закон». «Как, — думаю, — прямо сейчас, ночью, можно купить бутылку водки?» Продавалось уже довольно мною всякого барахла, но деньги были совершенно непонятными. В тот первый приезд в Москву я поменял в «обменнике» сто долларов, получив взамен полную сумку денег еще с Лениным (один доллар стоил двести двадцать рублей). И в течение целого месяца мы с друзьями пили на эти самые сто долларов.

— Гордился собой?

— Конечно. Чувствовал себя самым настоящим иностранцем. Тогда в Москве сто долларов были целым капиталом, сейчас об этом даже смешно вспомнить: в хорошем московском ресторане на эту сумму едва можно пообедать. Причем днем и далеко не в самом шикарном. А тогда… Господи, в Сандуновские бани целую компанию водил. А потом я разменял еще одну стодолларовую бумажку и уехал к друзьям в Молдавию, где работал в свое время. И там я таскал сумки с мясом и деликатесами, которые мои друзья купить, разумеется, были не в состоянии. И вот эти две сотни долларов я с трудом потратил осенью девяносто второго.

— Но ведь не за этим ты ездил?

— Тогда с альманахом ничего не получилось. Во второй приезд, весной 93-го, отнесся к делу серьезнее. Я уже говорил тебе, что до репатриации никогда всерьез не занимался литературной работой. Завязал отношения с кругом «либеральных» писателей. Начал активно писать о ближневосточных проблемах в журнал «Новое время». Он был и до сих пор остается одним из самых серьезных политических изданий России. Одновременно сочинял политические обозрения в газете «Москва — Иерусалим», печатался в «Иностранце», специфической газете для отъезжающих. Большую часть из того, что я пишу сегодня, так или иначе касается израильской тематики и ближневосточных проблем.

— Почему?

— Так случилось. Я почувствовал, что это — мое. Пожив в Израиле и поработав на этой ниве, я вошел во вкус. Я понял, что должен работать в этом направлении, и то место, которое я сегодня занимаю, принадлежит мне по праву.

— И это место именно в Москве?

— Там я говорю, в основном, с еврейской аудиторией. В России я пишу и рассказываю об Израиле, в Израиле — о России, альманах с двойным названием — российско-израильский. При этом я осознаю, что мое теперешнее литературное положение в определенном смысле трагично. С одной стороны, пишу для людей, которые, как я сам считаю, должны «репатриироваться». С другой стороны, если они уедут в Израиль, для кого же мне писать?

— А действительно, для кого?