Время-память, 1990-2010. Израиль: заметки о людях, книгах, театре

Что же касается политики Ицхака Рабина и в особенности «мирного ближневосточного процесса», то хоть я в этом и не разбираюсь досконально, но испытываю безотчетный страх. Опять же я говорил со своими друзьями, которые принимают активное участие в политической жизни страны, и они сказали мне, что мои ощущения меня не подводят. Нынешний «процесс мирного урегулирования» и вправду очень рискован, тем не менее это единственное направление, в котором приходится двигаться, чтобы попытаться вытащить Израиль из той жопы, в которой он оказался. Так это или не так — покажет время, а не ожесточенные еврейские дебаты.

— Когда говорят о вашей семье, всегда в первую очередь вспоминают Лидию Борисовну Либединскую, замечательного писателя и прекрасного человека… Не может же, в самом деле, ваша семья состоять из одной тещи?

— Нет. У меня есть жена Татьяна: в нынешнем октябре исполняется 30 лет нашей совместной жизни. Она работает в Иерусалимском университете в архиве еврейской истории. По специальности филолог-русист. Но Израиль полюбила сразу же и вжилась в эту страну гораздо лучше, чем я.

Дочь тоже Таня, но названа она не в честь матери, а в честь бабушки, матери Лидии Борисовны. Была такая замечательная писательница Татьяна Владимировна Толстая, поэтесса, архивист, историк — в свое время она написала «Историю русских фабрик и заводов». Дочь окончила секретарские курсы, но сейчас не работает — воспитывает ребенка: моей внучке два года.

Ну и, наконец, сын Эмиль, оболтус и разгильдяй, весь в меня. Он окончил колледж, собирается дальше учиться в университете на программиста.

Не знаю — повезло нам или нет, но мы никогда не чувствовали себя «олим хадашим» (новыми репатриантами). Мы с самого начала были окружены плотным кольцом опеки друзей и родственников. Может быть, поэтому я так толком и не освоил язык. Наверно, нужно было бы попасть в какую-то экстремальную ситуацию!

— Вы много рассказываете о своих израильских друзьях. Кто они: старые товарищи, прошедшие российскую выучку, или новые, не нюхавшие пороха новобранцы?

— Конечно, в основном это старые друзья. Я очень дружу с Виктором Браиловским, редактором журнала «Евреи в СССР». Это знаменитый отказник, пробыл в отказе лет пятнадцать. Причем все эти годы он вел себя очень достойно. На его квартире в Москве регулярно проходили семинары опальных ученых. Известнейшие люди из разных стран мира, прежде всего, ехали не в Академию наук, а в его маленькую комнатку, чтобы выступить на семинаре. В свое время мне предложили донести на него, я, естественно, отказался, после чего меня посадили. Виктор и его жена Ира буквально спасли мою честь: они первые начали печатать материалы, свидетельствующие о том, что меня в действительности посадили за связь с журналом «Евреи в СССР», а не по формальному уголовному поводу. До сих пор мы раз в месяц пьем вместе с ними водку.

Я дружу с Марком Азбелем, всемирно известным физиком-теоретиком, заведующим кафедрой Тель-Авивского университета, — это тоже старый московский знакомый.

— Похоже, что вы сегодня в Израиле один из немногих российских интеллигентов, который не ощущает «потери среды».

— Я очень хорошо понимаю актеров: после насыщенной театральной жизни, после постоянной суматохи им очень трудно пережить иногда почти полный вакуум. Я этого на себе не испытал. При всем обилии друзей и приятелей я и в России, в сущности, вел очень замкнутый образ жизни. Сидел дома и работал, а вечером выпивал с предельно узким кругом друзей. Тусовка мне для жизни не нужна.

Вот уж чего действительно не хватает, так это привольной языковой среды, русского языкового океана — в Израиле этого нет. Может быть, поэтому и тянет в Россию: я всегда привожу какие-то услышанные словечки, шутки, анекдоты.

— Какой эпизод больше всего запомнился вам в вашей израильской жизни?

Знаете, память у меня устроена таким образом, что важные вещи куда-то улетучиваются, остается только разный смешной мусор… Очень хорошо помню, как на следующий день после нашего приезда в Иерусалим, после крутой ночной пьянки с раннего утра в нашу квартиру ввалился Саша Окунь и заорал: «Вставайте, лентяи! Голгофа работает до двенадцати!»

Игорь Губерман живет в Израиле без малого тридцать лет. Но его творчество, как поэтическое, так и прозаическое, неотделимо от сегодняшней России, ибо произрастает корнями из живого, «уличного» русского языка, многотрудных поисков российской интеллигенции, из самых недр российского общества, мучительно, часто безуспешно, пытающегося обрести достоинство и память.

Дина Рубина. Время — мера вещей и событий

Дина Рубина так много рассказывала о себе в своих повестях и романах — во всяком случае, от «первого лица» своих героинь, — что все факты ее биографии окончательно перепутались в головах читателей.