Время-память, 1990-2010. Израиль: заметки о людях, книгах, театре

К концу восьмидесятых интерес к театру упал даже в Москве, даже у нас в Театре на Малой Бронной зал порой пустовал — ощущался повсеместный упадок театральной жизни. Было очень грустно, обидно — профессия теряла свой смысл. И вдруг возникла возможность вернуться в ином возрасте и в ином состоянии в те далекие 60-е годы, когда только создавался театр Эфроса.

— И как вы теперь чувствуете себя в Израиле?

— Замечательно. Я живу здесь более трех лет, а до этого приезжал сюда в гости…

В течение многих лет я колесил по разным странам, по Европе и Америке. Но никогда и нигде у меня не возникало желания остаться жить. В гости приехать — да! Поработать — пожалуйста! Но не жить! А в Израиль я приехал не «в загранку», а просто в новую страну, где мне уютно, жизнь в которой очень похожа на мою прежнюю, московскую. Большинство из нас коренным образом свою жизнь не меняло.

— Многие актеры и литераторы утверждают обратное: они говорят о трагической потере среды… «арбатско-переделкинской»…

— Это не среда, а тусовка. Тусовок я вообще никогда не любил. Я люблю своих близких, своих друзей, а тусовки — так… Я знаю, что есть люди, для которых тусоваться органически необходимо. А меня устраивает моя компания, которая практически не изменилась: сюда приехали многие мои приятели, даже близкие друзья, мой брат, писатель Саша Каневский тоже здесь. А кто не приехал жить, тот приезжает в гости. Раз в два-три месяца обязательно едет кто-то из близких… Проблема в другом: как найти время для общения.

— А бытовые и материальные проблемы существуют?

— Гораздо больше их было в России. Слово «достать» мне давно опротивело. Здесь этих проблем нет. Машина у меня была там, и здесь есть машина. Квартира у меня была там, и здесь есть. Дорого? Да, дорого! Но ведь и зарплата побольше.

— Ну а Каневский — актер двуязычного театра — он-то как себя чувствует? Как ему удается работать на языке, на котором он не думает в повседневной жизни?

— А это уже проблемы самого актера: надо стараться хоть как-то думать на иврите. Если сначала я учил роль просто автоматически, главным было запомнить слова, то сейчас совсем другое дело — я пытаюсь уразуметь смысл роли. Если партнер пропустит фразу, то какие-то слова я смогу заменить. Эта проблема — мыслить на иврите — очень сложная, но разрешимая.

— Вы ведь и по сей день очень популярны в России. Когда на просмотре фильма Бориса Мафцира «Семья Гешер» в московском Доме кино появился ваш крупный план, зал разразился аплодисментами. Нет ли в связи с этим у вас желания поработать в России — сыграть в спектакле, сняться в кино?

— Сняться в кино — с удовольствием! Но пока так вопрос не стоит. У нас труппа небольшая, все заняты плотно. Дай Бог силы и здоровья освоить этот непростой способ русско-ивритского театрального общения и… играть, играть в спектаклях.

— Ну а если завтра, не дай Бог, театр «Гешер» прекратит свое существование — что тогда?

— Таки плохо! Когда нет ни деревца, ни столбика — таки плохо! Но об этом я буду думать завтра, будем решать проблемы по мере их поступления… Хочу верить, что «Гешер» — это всерьез и надолго. А дальше все зависит от нас, актеров: держать форму, сохранять творческое состояние, совершенствовать профессионализм — вот главное. И тогда, глядишь, все будет нормально.

3

Театр «Гешер», фактически задуманный еще в Москве, впервые приехал в российскую столицу осенью 2003 года спустя тринадцать лет после своего основания. За это время он завоевал любовь и признание израильских зрителей, исколесил весь мир, побывал в Австрии и Польше, Франции и Швейцарии, Англии и Германии, Латвии и Ирландии, Австралии, США, Канаде, и везде добивался неизменного успеха. И режиссер Евгений Арье, и актеры, особенно те, кто начинал свою карьеру в московских театрах, прекрасно понимали, что оказаться под пристальным вниманием столичной театральной элиты — шаг не только ответственный, но и рискованный: Англия и Америка далеко, а Россия — вот она, здесь коллеги, критики, родственники, друзья и враги…

Предстояло решить принципиальные вопросы. Какие спектакли везти в Москву? На каком языке играть? На какой площадке? Вопросы, и в самом деле, не праздные. Арье не скрывал, что хотел бы играть во МХАТа им. Чехова, в Камергерском: престиж, преемственность, ну и так далее. И этот вопрос был решен. Но дальше… Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: спектакль, сыгранный на иврите с синхронным переводом, — это что-то вроде «поцелуя через стекло». Но в то же время: как будет выглядеть израильский театр, играющий все спектакли на русском языке? Маргинальной эмигрантской труппой? Нужна точная пропорция. И она была найдена.

Театр привез в Москву три спектакля, два из них — давнишние, поставленные еще в 1996 году, и один новый, прошлогодний. Порусски решили играть только Бабеля.