Время-память, 1990-2010. Израиль: заметки о людях, книгах, театре

Перед показом реконструированного спектакля «Адам — собачий сын» на русском языке в Иерусалиме в 1994 году завлит театра Катя Сосонская рассказывала: «Этот спектакль мы сыграли на русском языке около года назад всего пять раз в ходе зарубежных гастролей. С тех пор мы ни разу не играли его по-русски. После „ивритской премьеры“ в Израиле, по ходу дела, мы вносили некоторые постановочные изменения — они были связаны как с текстом, так и с композицией пьесы. Все это было вызвано лишь творческой необходимостью, а отнюдь не конъюнктурой. Поэтому сегодня у артистов, кроме путаницы с языком, происходит еще и смешение версий. Это очень непростой вопрос: за те 47 раз, что мы сыграли спектакль на иврите, у актеров выработались определенные рефлексы. Мало того, что в голову им лезут ивритские слова, так ведь еще и забыта сама структура „русского спектакля“. Таким образом, сейчас происходит обратный процесс, когда мы корректируем „ивритскую версию“, приспосабливая к русскому варианту. Ведь „русский“ и „ивритский“ спектакли отличаются друг от друга в принципе: у них разная ритмика, разные способы актерского существования.

Спектакль „Идиот“ мы выпускали одновременно на русском и на иврите. Премьеру сыграли на иврите. И все-таки много спектаклей играли и по-русски. Таким образом, шло как бы параллельное движение. Здесь этого не было. А вот противоположный пример. Спектакль „Розенкранц и Гильденстерн мертвы“ мы выпустили на иврите лишь после того, как более ста раз сыграли его по-русски. Если вы увидите его сегодня, то обнаружите немалые изменения. И дело даже не в том, что в спектакль введен артист, коренной израильтянин, который играет Гильденстерна. Просто прошло три года, и какие-то вещи в пьесе изменились содержательно».

2

В 1993 году, после двух лет существования, «Гешер» был признан официально, и ему был присвоен статус «общественного театра».

По случаю этого события у меня состоялись две беседы с актерами, которые, как мне кажется, уместно привести здесь в некотором сокращении…

Еще в Москве, до своего отъезда в Израиль, от своих друзей-артистов я знал, что в рижском ТЮЗе есть «потрясающий актер Женя Гамбург». Более того, на одной из вечеринок в моей московской квартире состоялось наше знакомство.

Уже в Тель-Авиве, узнав, что Гамбург работает в «Гешере», я решил при первой же возможности побывать на спектаклях с его участием… И надо сказать, не пожалел. Я увидел великолепного мастера, обладающего редким даром творить на грани гротеска, почти карикатуры, при этом ни на йоту не уходя в ту самую простоту, которая хуже воровства, — всегда оставаясь в границах глубокого и вместе с тем трагически безнадежного постижения судьбы своего героя.

После спектакля «Мольер» по роману М. А. Булгакова я позвонил Евгению Гамбургу и договорился о встрече.

Евгений Гамбург: «Так сложилась моя судьба…»

— Когда я собрался с семьей в Израиль, ни о какой театральной работе вопрос вообще не стоял. Были какие-то туманные планы, не более того.

— Значит, если бы «Гешера» не существовало, это не повлияло бы на твое решение об отъезде?

— Абсолютно. Я не знал, чем буду заниматься в Израиле. Я уезжал потому, что дальше там жить было нельзя. Последующие события показали, что я был прав: рижский ТЮЗ прекратил свое существование. Театр прикрыли, хотя мне кажется, что это был один из лучших ТЮЗов страны. Приблизительно за полгода до отъезда мне передали просьбу Евгения Арье связаться с ним: он случайно узнал через общих знакомых, что я собираюсь в Израиль. Я позвонил. Так впервые и узнал о «Гешере».

Скажу честно, сначала меня одолевали сомнения: больно уж фантастической казалась сама эта идея. С Арье я был знаком, постольку он ставил в нашем театре «Дорогую Елену Сергеевну» Людмилы Разумовской. Собственно, это обстоятельство и подвигло меня на контакт: я знал, что это стоящий режиссер. Есть смысл попробовать…

— Значит, ты, как говорят критики, «стоял у истоков»?

— Я был первым после Славы Мальцева, директора театра, кто приехал сюда. Через несколько дней приехал Арье. Получается, я был первым актером театра «Гешер», ступившим на землю Израиля. Все тогда еще было очень проблематичным. Пригласить-то пригласили, но начало было совсем не простым: война в Заливе; неизвестно, что будет дальше, нужен ли я еще здесь…

— Как началась работа? Первым был спектакль «Розенкранц и Гильденаерн мертвы»…

— Нет, сначала была концертная программа, как говорится, «сборная солянка». В ней принимали участие Козаков, Лямпе, Каневский, Хмельницкая… Это была презентация будущего театра. Я в ней, к сожалению, участия не принимал.

Потом, да, был спектакль «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», где я играл короля. Это серьезная работа. И хотя сегодня у нас есть и другие неслабые вещи, я считаю, что это наш лучший спектакль. Творческая планка была установлена именно тогда, планка, ниже которой мы не имеем права опускаться.