– Пока суд над предателями невозможен. Они перешли на новый, более высокий уровень власти. Но они еще будут судимы. Скоро сюда должны придти какие-то власти. Они хотят забрать имущество партии…
– А где первый секретарь? – снова раздался чей-то голос, человека не привыкшего сдаваться ни при каких обстоятельствах.
– Вы, наверное знаете, что вчера Попищенко уехал домой, в Красный Луч. У него там семья. Есть семейные сложности. Здесь, как вы тоже знаете, он до сих пор не получил квартиру. Точнее не стал получать. Сейчас он с семьей, решает какие-то личные дела… Он обещал завтра прибыть в Луганск.
Бурковский не стал обострять вопрос о бегстве первого секретаря со своего рабочего места. Тот, как и Горбачев, решил на деревне пережить труднопонимаемое время. Но и он-то всего секретарь несколько месяцев, толком не вошел в курс руководства областью. Но вопросы оставались сугубо утилитарного характера
– А кто в отпуске не был, как им будет компенсирован отдых?
– Пока не знаю. Но все получат зарплату за август, а кто не успел воспользоваться отпуском, то дадим компенсацию. А сейчас к вам такая просьба – возьмите свои личные вещи в кабинетах и расходитесь.
Пора было расходиться, потому что во входную дверь заглядывали двое представительных мужчин и один из них призывно махал рукой Бурковскому, приглашая на выход.
– Спасибо, друзья, за работу… – Еще раз попрощался с бывшими соратниками Бурковский и быстро пошел к двери. Уже в коридоре он поздоровался с пришедшими за руку. Одного из них Бурковский знал, второй, пожимая руку, представился:
– Полковник КГБ…
Они быстро прошли в кабинет Бурковского. Там, видимо, старший кегебист спросил Бурковского:
– Все документы передал Попищенко вам?
– Все. – Он открыл металлический сейф, и достал синюю папку. Потом открыл ее и кивнул одному из чекистов, чтобы подошел – вот все счета партийных денег нашего обкома, которые находятся на депозитах сберегательной кассы. А вот счета в австрийских банках. Счета в долларах…
Он не договорил, его перебил кегебист:
– А в каких еще европейских банках хранятся партийные деньги?
– Нам дали только счета австрийских банков. Но здесь очень солидная сумма в долларах и ваша задача сохранить эти деньги для будущего возрождения партии… Местные партийные счета, переданы вчера финансовым структурам области. Их партия уже не вернет.
– Нам поручено эти деньги сохранить, и мы это сделаем. – по-солдатски послушно ответил чекист. – Если вы отдали все, что есть, то давайте прощаться, а то скоро сюда придут и обыщут все кабинеты. Спасибо вам. Доложим, что передача счетов прошла оперативно и полно…
– Нет! – Возразил Бурковский, – напишите мне расписку, что я вам передал папку с финансовыми документами.
Чекист поморщился:
– Машинистки нет, поэтому я могу написать расписку только от руки.
– Пишите от руки.
Кегебист не спорил. Бурковский протянул ему лист бумаги для печатной машинки, и чекист стал быстро писать. Потом протянул бумагу Бурковскому:
– Извиняюсь, что нет печати, – как бы сострил чекист, – но подпись моя и есть расшифровка фамилии. А теперь – до свидания.
Оба протянули руки для прощания Бурковскому, которые он машинально пожал и чекисты быстрым шагом пошли на первый этаж к выходу.
Это была последняя финансовая операция партии по сохранению партийных денег. Она была разработана еще зимой, знали о ней немногие, и исполнена в последний момент жизни партии. КГБ обязаны были хранить эти деньги для лучших времен. И кегебисты эти деньги честно хранили более десяти лет. Но когда стало понятно, что времена коммунистической партийности никогда не вернутся, у генералов КГБ, которые в момент передачи счетов были полковниками и подполковниками, появились многомиллионые счета в иностранной валюте и некоторые из них стали публично, в наглую бросаться этими деньгами. Таких, просто будут увольнять без выяснения, откуда появились эти деньги. Огласка здесь не нужна. Партийные деньги распределены между властителями и чекистами. Все честно – как у воров на сходке поделен «общак». А эти деньги, – партийные взносы коммунистов. Бывшие коммунисты – вы тоже народ и вас обокрали, как минимум на один раз больше, чем остальной народ.