Время просить прощения

Каких мертвецов я только не видел за этот день. Сначала блевал и плакал, потом просто плакал, а под вечер просто не мог смотреть на все это. Господи, неужели все это правда, а не подстроенный кем-то сон? Может, я в дурке и так напичкан химией, что внушаемую информацию воспринимаю как реальность? Как, как такое может происходить? Ведь это же не первобытные времена, не средневековье какое-нибудь. Какой-никакой, но двадцатый век. Скоро в космос люди полетят, интернет запустят, а тут геноцид? Каждую минуту думаю об этом, реально каждую, и все равно не хочу верить. Все вижу своими глазами, но разум просто отказывается верить в это. Это кардинально расходится с тем, чему меня учили, что внедряли в мою голову. Просто взять и принять это как факт не получается. Наверное, это тиран Сталин во всем виноват. Сдал бы Ленинград… Хотя, как мужики говорили, вроде не врали, Гитлеру город и не нужен. Тогда… Неужели нельзя наладить снабжение города? Доставляют, как могут? Такая огромная страна, и не может прокормить один город? В голове не укладывается.

Матвеич нехотя пояснял то, что я робко спрашивал. О том, что именно из-за блокады города продовольствие никак не могут доставить в нужном количестве, что по льду Ладоги везут нужное целыми караванами, но очень рискуют, так как Дорогу жизни постоянно бомбят. Мужчина был не очень разговорчив, но из того, что говорил, картинка начинала складываться.

Когда в очередной раз мы вернулись с санками, груженными мертвыми жителями Ленинграда, нас сменили. Я даже не смог отойти в сторонку, а упал, как только разрешили. Упал там, где стоял, смутно осознавая, что меня кто-то и куда-то тащит. Но было уже все равно.

Утро было странным и страшным. Пробуждение в семь утра от того, что куда-то падаю, то еще удовольствие. С трудом разлепив веки, нашел себя на полу. Вокруг все гремело, и пришло осознание, что мне это уже знакомо.

– Ты еще тут? – услышал я чей-то голос и повернул голову. Было больно после падения. – Марш в укрытие!

Человек в грязно-белом халате побежал куда-то в сторону выхода. С огромным трудом я заставил себя сесть, а затем подняться. Ноги не держали, на карачках, опираясь на руки, я проковылял к дверям, но тут остановился. Куда идти, где это укрытие? Впереди был просвет, там двери наружу, на воздух.

Было почти светло, у выхода я осмотрелся и понял, почему светло. Вокруг были пожары, много и огромные. Снега не видно, все растопило и укрыло черным пеплом. Вверху был слышен гул и рев, но я ничего не видел, только стоял и озирался как дурак, глазея по сторонам. Где-то совсем рядом что-то взорвалось, и по узким улочкам прокатилось эхо. Зачем немцы так остервенело бомбят город, тут уж и живых-то почти нет?

Метрах в двадцати от меня лежали люди, и даже не понимая, зачем и почему, я поковылял к ним. Где-то за углом здания морга, в котором я до этого находился, что-то громыхнуло, земля дрожала, но я не обратил на это внимания. Присев перед лежавшими людьми, а это были мужчина и женщина, причем женщину я узнал, она мне вчера есть давала, то ли повариха, то ли санитарка, я попытался приподнять их по очереди. Уложив обоих на спины, наконец понял, что им это уже не требуется. Люди были мертвы, почти такие же, каких я вчера свозил в морг со всего района, только теплые еще. Крови было очень много. Комок подступил к горлу, но, видимо, рвать было нечем, поэтому спазмы и позывы ушли. Я был весь вымазан в крови, липкие пальцы начинали мерзнуть на ветру и холоде, мороз-то стоит серьезный. Кто-то кричал мне от входа в здание, но я не понимал, что кричат, поэтому и смотреть туда не стал. Взяв за руки женщину, я начал медленно волочить ее к моргу. Гул в небе раздался внезапно громко и близко. Машинально повернув голову вверх, кажется, я даже увидел, как что-то черное стремительно падает с неба почти на меня. Картинка так заворожила, что я не мог отвести взгляд от этого предмета.

– …ожись! – донеслось до меня запоздало, и, плюхнувшись на землю, я тут же подскочил как ошпаренный от удара в нее чем-то тяжелым.

Сотрясая все вокруг, недалеко от меня с неба упала бомба и, конечно, взорвалась. Огонь, визг чего-то вокруг меня и резкая, очень сильная боль в левой руке, в районе локтя. Крутанувшись вокруг своей оси, я отлетел в сторону. Ударившись спиной о что-то твердое, я лишь судорожно вздохнул, понимая, что забыл, как дышать.

– Очнулся?

Перед глазами стояла пелена, приходилось часто моргать, а это почему-то было больно. Болела голова, и (о, черт возьми!) руки я вообще не чувствовал. Скосил глаза, зрение наконец наладилось, увидел помещение, на палату в больнице похоже, и я разглядел то, что осталось от моей левой руки. Лежал я укрытый шинелью, но руки были сверху, поэтому культю, точнее обрубок, увидел сразу. Заорать не получилось, рот был сухим, даже сглотнуть нечего, я попытался сесть. Не вышло, зато удалось сфокусировать взгляд на человеке в белом халате.

– Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю, – прошипел я.

Голос какой-то странный, как не мой.

– Наработался ты парень, баста, – сокрушенно покачал головой врач.