Время просить прощения

– Увидишь, когда придем.

И увидел. Вновь рвало, хотя уже нечем давно, да и привыкнуть должен, а ничего с собой не могу поделать. В морге мне просто показали кучу тряпья, предложили выбрать одежду, а я, дурак, спросил, откуда она.

– С мертвяков, разумеется, – спокойно ответил у нас санитар, – им-то уже не сгодится, а тебе вполне.

Очень не хотелось этого делать, но мерзнуть дальше не хотелось больше. И так еле отогрелся у печки, дали передохнуть пятнадцать минут. Хорошо еще, самому не пришлось раздевать покойников, это за меня сделали. Выбирая себе штаны, все удивлялся, а как их раздевают, они же окоченевшие давно. Оказалось, люди настолько были худы, что большинство просто вытряхивали из одежды. Жутко было слышать такое, а уж увидев гору трупов, голых, тощих, словно скелеты с кожей, внутри что-то оборвалось. Они лежали как дрова, друг на друге, такого я себе представить не мог никогда, потому как и не думал, что такое вообще бывает.

– Ну что, пришел в себя? – На губах было что-то горькое и сырое, машинально слизнул, и глаза открылись. – Давай-давай, глотни еще, пару глотков можно, но не больше, а то сам упадешь где-нибудь и замерзнешь.

Алексей Матвеевич, как оказалось, дал мне фляжку со спиртом. Последовав совету, сделал два глотка, и горло, а затем и все внутри обожгло. А еще через пару минут меня накрыло теплом и опьянением. Хорошо хоть ноги не заплетались пока, но язык еле ворочался, да и в глазах двоилось.

– Больше не дам, и так Петрович учует, в ухо даст. Скажешь, в морге налили, понял?

– Спасибо, – пьяно поблагодарил я Матвеевича, – я понял.

– То-то. Пойдем давай, хорошо тут в тепле сидеть, да работы много.

– А сколько вы так работаете?

– Так почитай уж третий месяц. Зима пришла – и началось. Нет, раньше тоже умирали, но не так. Сейчас знаешь, как бывает? Идет человек по улице, остановится передохнуть, так как сил нет, затем сядет, ляжет – и все. Как будто заснул, только уже не проснется.

Неужели все это правда? Господи, как такое может происходить? Почему нет продуктов, и людям нечего есть? Почему в домах холодно так, что люди замерзают насмерть? Неужели из-за немцев? Почему город просто не отдадут им, может, народ тогда бы и выжил?

– Алексей Матвеевич, – я задумался, как спросить такое у этого человека? Поймет ли он меня?

– Чего? – не оборачиваясь, спросил мужчина.

– А люди, ну, кто жив, не говорят, что нужно отдать город немцам, может, тогда бы и с продуктами не было проблем?

– Говорят, конечно, люди-то всякие есть. Да только не нужны мы никому, в смысле немцам. У них приказ – уничтожить город полностью.

– Думаете, это правда? – закинул я еще одну удочку.

– Конечно, пленные как под копирку рассказывают, одно и то же. Говорят, их фюрер приказал стереть Ленинград с лица земли. Зачем им наши люди? Пленные рассказывают, что в лагерях еще с лета наших солдат полно, и кормить их нечем, а тут еще и гражданские.

– Страшно все это, – пробормотал я.

…К обеду я был без сил. Вместе с Матвеичем перевезли в сборные пункты и морги по двадцать пять человек каждый. Упав после того, как сгрузил последнего, я не мог встать.

– Вставай давай, а то и сам замерзнешь, – Матвеич взял меня под руку. – Сейчас накормят нас, глядишь, силенок и добавится.

Прямо в морге Матвеич провел меня в какой-то кабинет, нам дали немного поесть. Кусок черного хлеба, воняющий то ли лаком, то ли деревом или вообще каким-то клеем, да странная каша не пойми из чего. Вместо чая – горячий кипяток и (обалдеть можно!) кусочек сахара.

Матвеич наслаждался обедом, особенно смешно было видеть, как он сосет сахар, запивая водой. Попробовал так же, даже понравилось. Каша упала тяжелым комком в желудок, хотелось спать… и есть, конечно. Но нужно было работать. Матвеич сказал, что смена придет в девять вечера, работают по двенадцать часов, но иногда приходится и сутками пахать, так как команд мало, а трупов через край.

Как я встал и заставил себя идти вслед за Матвеичем, не помню. Кажется, я даже думать перестал в это время. Тупо шел, делал, что требовалось, и это всего за полдня такой работы!