Время шинигами

Под склоном горы, на которой мы находились, на улицах под полуденным солнцем покачивались пока еще не зажженные бумажные фонарики с красными, белыми и бледно-зелеными полосками. Люди несли на кладбища букеты хризантем маслянисто-желтого, ярко-оранжевого и бледно-пурпурного оттенков. Даже летние юката были абсолютно разных цветов: от прохладного лавандового до синего – такое разительное отличие от абсолютно белых одежд мертвых в Ёми. В воздухе пахло пеплом, который жженым дождем падал на город из вулкана по другую сторону залива, словно серое конфетти.

Хотя горы и леса Японии стали частью ткани моей души и были нанесены на карту моего сознания, я никогда не путешествовала так далеко на юг и никогда не была так близко к Якусиме, где когда-то жила моя мать. До того как узнала о ее гибели, я мечтала отправиться туда и увидеть влажные зеленые леса и голубые огни над водой. Теперь же я стремилась держаться от нее как можно дальше. Якусима была лишь еще одним местом, которое я могла бы назвать своим домом, если бы все обернулось иначе.

Через тени я протащила нас к горе, совсем близко к окраинам города, где наш внешний вид не бросался в глаза. Судя по положению солнца, позднее утро перешло в полдень, сокращая время, за которое нам нужно было найти Икки. Как бы мне ни хотелось немедля рвануть в город, после путешествия через всю страну в компании трех пассажиров я чувствовала себя так, будто мне раздробили кости, а затем снова собрали их вместе. Я держалась за перила и притворялась, будто любуюсь пейзажем, но в действительности же дожидалась, пока ноги перестанут трястись, – чтобы не споткнуться и не скатиться с горы или не сделать еще чего-нибудь, неподобающего богине.

Нивен и ёкай уже перегнулись через перила и увлеченно разглядывали город внизу. Мне пришлось сделать то же самое, и я вдыхала доносящийся с крыш резкий запах Смерти – молочно-белую дымку, исходящую от духов, бродящих по небу туда-сюда. Далеко-далеко, в центре города, ждал наступления темноты огромный костер.

Цукуёми, по-видимому, не слишком привлекал фестиваль Обон. Он хмуро поглядывал на солнце, а на лбу у него выступила испарина.

– Как я понимаю, ты нечасто бываешь на юге, – предположила я, прислонившись спиной к перилам.

Он вытер лицо рукавом и покачал головой.

– Это все солнечный свет, – сказал он. – Моя сестра любит напоминать мне, насколько она сильна. На юге, где и так постоянно жарко, это делать легче.

Я подняла брови. На юге действительно было теплее, но мне, в отличие от Цукуёми, не казалось, что я таю.

– Если бы она сейчас жгла тебя лучами, разве мы этого не почувствовали бы?

Цукуёми уставился на меня. Он морщился от пота, который попадал ему в глаза.

– Я живу на луне, а это полная противоположность солнцу. Я не привык к солнечному свету.

– А я живу в Ёми, в Царстве Вечной Ночи.

– Но ты часто бываешь в человеческом мире.

– Да, но… – я замерла, крепче сжав перила. – Откуда ты знаешь?

– Я ведь тебе уже говорил, что луна все видит, – ответил он, пожимая плечами. – Я наблюдал, как ты собираешь души.

Я напряглась. По позвоночнику скользнуло внезапное желание сбежать. Никто, кроме Тиё, не должен был знать о том, что я нарушаю правила, пожираю души, плачу и бываю слабой.

– Я просто… – Я изо всех сил пыталась найти слова, чтобы объясниться. Даже если Цукуёми думал, будто я убиваю ради забавы, это не должно было иметь для меня никакого значения, но слова торопливо сорвались с губ, врезаясь друг в друга. – Я не пыталась…

– Я знаю, зачем ты это делала, – перебил он меня, остановив взмахом руки. – Вернее, сначала я не знал, но потом вернулся твой брат, истекая непроглядной тьмой. Я знаю правила своего отца, так что понять было нетрудно.

– Не говори Нивену, – попросила я, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что он все еще болтает с ёкаем.

Цукуёми нахмурился.

– Думаешь, его это расстроит?

– Наверняка.

Цукуёми посмотрел на Нивена поверх моего плеча.

– Не понимаю жнецов. Моя сестра не убила бы ради меня и мухи-однодневки, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Нивену следует быть благодарным. – Его лицо странно исказилось, превратив простое неодобрение во что-то более уродливое.

Я не знала, что ответить, поэтому просто повернулась обратно к горизонту.

– Не могу поверить, что ты наблюдал за мной, – сказала я.

– Из твоих уст это звучит неприлично.

– А разве это не так?

Он покраснел.

– Я не подсматривал, как ты переодеваешься и прочее в этом духе. Тем более что ты ведь просто убивала людей.

Я рассмеялась, покачав головой.

– Я бы сказала, что это тоже довольно интимный акт.

Цукуёми ничего не ответил. Трудно было определить, играл ли по-прежнему на его щеках румянец или он просто обгорел. Я посмотрела на солнце: лучи были теплыми, но терпимыми. Действительно ли Аматэрасу наказывает его?