Время шинигами

– Ты пришел сюда не ради любви, – сказала я наконец. Мне было больно смотреть ему в глаза, но мне не привыкать к боли. – Ты пришел сюда за прощением. Хочешь быть псом Айви и не испытывать из-за этого угрызений совести.

Он покачал головой.

– Рэн, пожалуйста, поверь мне, я бы не…

– Неважно, верю я тебе или нет, – оборвала его я. – Для этого слишком поздно.

Я снова приставила кинжал к его горлу.

– Рэн, я люблю тебя, – повторил он.

Я зажмурилась, потому что слышать эти слова во второй раз оказалось еще больнее.

– Перестань повторять это, ведь ты даже не знаешь, что это значит! – взревела я, и мои тени когтистыми пальцами впились в его скальп и запрокинули голову назад, подставляя горло под мой клинок. Любить кого-то – это отдавать каждую частичку себя ради защиты этого человека. Это то, на что я пошла ради Нивена, и то, на что Нивен пошел ради меня. Но любовь Эмброуза умерла, когда стала для него неудобной.

– Рэн, остановись! – закричал Нивен. Цукуёми удерживал его, но Нивен пихнул его локтем под ребра, изо всех сил пытаясь вырваться, его слезы блестели в идеальном лунном свете. – Он наш отец!

– Он твой отец, – рявкнула я.

– Я не расскажу другим жнецам о твоих планах, – он пытался меня успокоить. – Обещаю.

Самым громким в мире звуком стал стук сердца Эмброуза. Слюна скопилась у меня во рту – рефлекс шинигами, – и внезапно зубы заострились, порезав нижнюю губу. Я вытерла кровь рукой, от которой сейчас остались одни кости. Одобрительный рокот Идзанами прошел сквозь меня, воспламеняя кровь.

– Я знаю, что ты не расскажешь, – сказала она, и ее слова упали на мои губы кипящей медью. – Мертвецы не болтают.

Глаза Эмброуза помутнели, как будто он наконец понял, что ему не выиграть. Он уставился на меня со странной решимостью, будто хотел умереть, глядя в глаза самой Смерти.

Все свое детство я только и мечтала о том, чтобы разбить эту маску, снять ее, словно скорлупу с яйца, заставить его испытать те же страдания, что и я. Ему повезло, что меня никогда не обучали, как всех Высших жнецов, и потому я не знала, как мучить его временем, иначе заставила бы его умереть тысячу раз, как в замедленной съемке. Темнота сгустилась так сильно, что я не видела сквозь нее почти ничего, кроме ярко-голубых глаз Эмброуза.

Но он больше не был похож на Высшего жнеца, не был жестокой мраморной статуей, неподвижно сидящей на заседаниях Верховного совета. Он выглядел грустным и старым, заблудшей душой, бредущей навстречу собственной смерти.

– Хорошо, – прошептал он. – Я понимаю, Рэн.

И внезапно я потеряла способность двигаться и отпустила зажатый в руке нож. Он должен был рыдать, умолять меня, говорить еще более сладкую ложь. Он должен был молить Анку о спасении, а не опуститься на колени и принять свое наказание, будто и в самом деле считал, что заслужил его. Мои тени стали бледнеть, лунный свет сделал их полупрозрачными. Рев в ушах стих, и я услышала всхлипывания и мольбы Нивена. Он больше не боролся с Цукуёми, а упал на колени, уткнувшись в грязь. Я обещала, что больше никогда не причиню ему боль. Я повернулась к Эмброузу, и мой гнев внезапно поблек, как фантомная боль от конечности, которой у меня больше не было.

Я с размаху воткнула кинжал в дерево над головой Эмброуза.

Кора треснула и разлетелась на куски. Это было совсем не то, чего я хотела, но хотя бы что-то разрушилось. Я хотела, чтобы вся Вселенная разлетелась на куски и поглотила нас всех, но оставалось только это.

Нивен замолк, глядя на меня влажными глазами, когда я отступила назад. Эмброуз моргнул и открыл рот.

– Рэн, – прошептал он.

Я отвернулась, чтобы не видеть его лица. Нивен поднялся на ноги, но я бросилась в лес, и тьма поволочилась за мной, как мокрое одеяло.

Я должна была убить Эмброуза. Будь на моем месте Айви, она бы так и поступила, и именно поэтому она была сильнее меня. Но Айви не любила Нивена. Она вообще никого не любила.

– Рэн!

Я ускорила шаг, даже когда лунный свет Цукуёми прорезал завесу тьмы. Он схватил меня за руку.

– Рэн.

Я вывернулась.

– Разве облако тьмы позади меня – это недостаточно ясный намек, что я хочу побыть одна? – спросила я. – Давай я скажу прямо: оставь меня в покое.

– Здесь могут быть и другие жнецы.

– Разве это не чудесно? – спросила я, отводя ветки и отпуская, так что они били Цукуёми по лицу. – Какой тогда это был бы фантастический денек.

– Помедленнее, – попросил бог Луны. – Мы уходим слишком далеко от твоего брата и ёкая.

Он был прав. Я остановилась на опушке леса, озеро мерцало за деревьями в лунном свете.

– Я должна была убить его, – сказала я, опускаясь на колени. – Оставив его в живых, я подвергаю нас всех риску. Мы не можем доверять тому, кто боится Айви больше, чем меня.

Цукуёми вздохнул и сел рядом со мной.

– Думаю, что все не так просто.

– Почему нет? – спросила я.

– Потому что он твой отец. Или, по крайней мере, отец Нивена.

Я подавила крик разочарования.

– Почему ты-то так сентиментален по отношению к убийству члена семьи?

Лицо Цукуёми помрачнело.

– Ты жестока.

– Я всегда была жестокой.