Время шинигами

Нивен поднял брови.

– Не то чтобы у нас много способов удивить жнецов. Они знают все наши уловки.

– Но известно ли им о моих? – спросил Цукуёми.

Я повернулась к нему. Когда лунный свет прорезал ветви, то отразился от кожи Цукуёми, так как он был единственной звездой в холодной, мертвой Вселенной.

– У тебя есть еще уловки? – спросила я.

– Лунный свет способен на многое, – кивнул он. – Ты сказала, что жнецы плохо видят вдаль, верно? Думаю, мы можем использовать это.

* * *

Сидя на верхушке дерева, я наблюдала за спящей собой, свернувшейся калачиком среди листьев на лесной поляне.

«Все, что мы видим, – это лишь игра света», – сказал Цукуёми. Затем он развернулся и одним взмахом руки вырезал меня прямо из лунного мерцания.

Издалека та я выглядела даже чересчур реальной. Он нарисовал меня во всех деталях, от складок на кимоно до перекошенного банта на оби и забившихся под него прядей волос. И когда только Цукуёми успел запомнить все эти мелочи? Щеки у меня потеплели, и я внезапно почувствовала прилив благодарности к тьме за то, что она скрыла мое лицо.

Единственная проблема заключалась в том, что чем ближе посторонний подходил к моей фигуре, тем сильнее менялся угол лунного света, падающего сквозь деревья, и лучи прорезали меня насквозь, будто я была уже на полпути в другое измерение, состоящее только из воздуха.

Тамамо-но Маэ в обличье лисицы спряталась среди кустов. Возможно, ее прикрытие было лучшим. Нивен расположился в ветвях дерева на другой стороне поляны, а Цукуёми притворился спящим недалеко от «меня», не покидая при этом границ лунного света. Любой, кто ступил бы в него, оказался бы в его власти.

Целый час мы тихо ждали жнецов. Задержать дыхание на такое время было довольно просто, но кора впивалась мне в спину, а по юбке ползали крошечные муравьи. А еще я начала беспокоиться, что Цукуёми может действительно уснуть, если нам придется долго ждать.

Наконец в умирающей траве зашуршали мягкие шаги. Я замерла, изо всех сил стараясь не дышать, не переносить свой вес на другую ногу, не сжимать кору и даже не стряхивать волосы с лица, потому что жнец мог услышать каждый звук.

На поляну вышла фигура в черном плаще с капюшоном и замерла у границы круга лунного света. Цукуёми задержал дыхание, так что я была уверена, что он тоже заметил незваного гостя, но он не мог действовать, пока жнец не выйдет на свет.

Широкие плечи говорили о том, что это, скорее всего, мужчина, но он не поворачивался ко мне, так что я не могла разглядеть его лица. Он станет нашим пленником, как только войдет в круг.

Он надолго застыл на краю поляны, наблюдая за мной и медленно дыша.

Понял ли он, что это не я лежу на траве? Я хотела было углубить тени, чтобы затуманить его зрение, но побоялась, что это разрушит иллюзию Цукуёми. Чем дольше он стоял там, тем больше пота скапливалось под моими прижатыми к дереву ладонями. Мне нужно было переместить руки, иначе я рисковала упасть.

Вдруг Тамамо-но Маэ зарычала из кустов. Жнец тут же повернулся к ней, но, прежде чем он успел среагировать, она залаяла и бросилась на него, щелкнув пастью. Собиратель от испуга сделал шаг назад и ступил в круг света.

Он упал на землю и больше не встал, не в силах пошевелиться, потому что яркий лунный свет сковал его конечности невидимыми цепями. Иллюзия «меня» исчезла, и Цукуёми поднялся на ноги.

Я стала слезать с дерева, царапая ладони о кору. Нивен спустился быстрее меня и добрался до поляны первым, но внезапно застыл. Его лицо приобрело пепельный оттенок.

Мои ноги коснулись земли, и я добежала до своих замерших спутников. Жнец стоял на коленях лицом к Нивену. Я обошла его, чтобы оказаться рядом с братом, и вдруг поняла, почему лицо Нивена так побледнело.

– Эмброуз?

Мои тени, сомкнувшись вокруг рук и ног моего отца, отшвырнули его к дереву и привязали к стволу. Он опустил голову, глядя в землю и позволяя теням скрыть выражение лица.

«Я видел, с кем вы путешествуете», – сказал рюто. Имел ли он в виду его?

Когда-то я мечтала встретиться с Эмброузом еще раз, чтобы разбить ему нос кулаком, донести до него хоть малую толику боли, что он причинил мне за то столетие, которое был моим хозяином, хотя должен был быть отцом. Когда-то у меня были припасены для него громкие речи, язвительно-осудительные монологи, которые я бормотала себе под нос на случай, если наши пути когда-нибудь снова пересекутся.

Но время сточило мой гнев, развернуло его, как журавлика-оригами из изношенной бумаги, который больше не мог сохранять свою форму. Теперь, когда я думала об Эмброузе, в мыслях возникало пустое серое небо, шепот непролитого дождя и тысячи других вещей, которые могли бы пойти по-иному.

Глаза Нивена приобрели фиолетовый оттенок шока. Его руки тряслись, будто он снова был ребенком, ожидающим наказания за плохие отметки.

– Это ты следил за нами? – спросила я.

Эмброуз не ответил. Он даже не двигался, его взгляд все еще был устремлен в землю.