Время Сигизмунда

Гроновиус и Дуран, казалось, взглядом советуются, наконец последний обнажил руки по локоть, снял деревянную голову, поставил её на пол, начертил круг, взял палочку, натёрся какой-то мазью, взятой из баночки, и начал бегать и шептать.

Князь молчал, был удивлён и растерян. Дуран, быстро двигаясь, говорил; какой-то голос, казалось, то из окна, то из подземелья, то снизу по очереди говорит непонятные слова, глухо. Сколько бы князь не слышал этот странный, приглушённый голос, он поворачивался то туда, то сюда, но нигде не мог разглядеть, откуда он происходил. Гроновиус, опершись о стол, смотрел равнодушно.

Дуран, хорошо набегавшись, наконец остановился и сказал, кладя трость:

— Окончено, теперь я знаю всё.

— Я вас слушаю.

Карлик снял со стола серебряный поднос и подставил его к князю.

— Для терафима. Что пожертвуете для терафима?

Горстка денег звякнула на подносе.

— Спрашивайте меня, — сказал Дуран.

— Где он?

— В Литве, — отвечал карлик.

— А именно?

— На дворе Сапеги, воеводы Подласского.

— Кто его туда отвёз?

— Четыре шляхтича, во главе их Кжистоф Пеняжек.

— По чьему приказу?

— Незнакомого шляхтича.

— Его имя?

— Голова не знает.

Князь задумался.

— Хорошо, — сказал он, — а теперь остальное.

Гроновиус пробурчал что-то Дурану. Тот поставил к полке стремянку, раздвинул бутылки, нашёл бутылку с какой-то красной мешаниной, налил из неё несколько капель в маленькую банку, сделанную так, что её можно было подвесить на верёвке и носит на шее, а потом подал её князю.

— Только лишь?

— Этого более чем достаточно, — отвечал Гроновиус.

Соломерецкий спрятал поданную ему бутылочку под одежду, походил по комнате, словно хотел успокоиться, указал рукой на дверь, которую Дуран ему открыл, и вышел.

Якус стоял на дороге и свистел.

— Ну что, паныч? Получили любисток? — спросил он с издевкой. — Говорят, что они любисток продают, гм? Правда ли это?

Князь его молча толкнул, тот отлетел на несколько шагов, снял шапку и, показывая язык, добавил, словно прощаясь:

— Целую ноги, любисток.

Едва дверь закрылась, когда Чурили начал в неё стучать и беспокойно вошёл с сыном.

Два мага чего-то обсуждали посреди комнаты, Гроновиус вышел вперёд.

— Хочу с вами лично поговорить, — он указал на дверь подземелья, в которое вошли он, сын и Гровиус.

Дуран остался на лестнице.

— Вы знаете, кто от вас вышел? — сказал Чурили, плохо скрывая беспокойство, которое испытывал в этом страшном для него месте.

— Это вас не касается.

— Напротив, я за этим пришёл.

— В этом нет тайны, Соломерецкий был у вас.

— Быть может, я людей не знаю.

— Он спрашивал вас насчёт племянника?

— Не помню.

— Вы дали ему бутылочку, которую он потерял, когда выходил.

Гроновиус при виде банки несказанно смешался, забормотал, встал и бросил взгляд на Дурана.

— Эта банка, — говорил старик дальше, — содержит яд для племянника.

— Не знаю, она не от меня.

— В этом мы убедимся позже, — говорил Чурили, пытаясь показать смелость, которой ему очень не хватало.

— Но чего вы от нас хотите? — спросил серьёзно Гроновиус. — Если устрашить, я вас предупреждаю, что боятся меня, а я никого не боюсь.

— Быть может. Позвольте мне заключить с вами договор.

— О чём хотите, но не угрожайте мне.

— Скажите мне, чего от вас хотел тот, кто вышел?

— Так вы знаете.

— Я только догадываюсь.

— Вы, может, правильно догадываетсь.

— Вы сказали ему, где племянник?

— Мы сказали, о чём он спрашивал. Дайте нам эту банку, прошу, — прибавил он, вытягивая руку, — она может возбудить подозрение, клевету, хотя вышла не от меня.

— От вас.

— Нет, всё-таки любопытства ради я хотел бы, чтобы она у меня был.

— Я отдаю вам её, скажите мне: зачем он приходил?

Тут пан Чурили достал сумку, вынул немного денег и положил на стол.

— Отдадите мне банку?

— Обещаю.

Голос сверху, приглушённый и страшный, с великим ужасом изрёк обоим Чурили:

— Он спрашивал и отвечали ему: ребёнок у Сапеги.

Гроновиус вовсе не удивился голосу, сдвинул деньги, забрал банку и, прежде чем они имели время выйти, начали сильно стучать в дверь. Чурили были уже на лестнице, Гроновиус поспешил вперёд, Дуран отпёр.

— Я потерял банку, — сказал голос за дверью.

— Я знаю, — отвечал Дуран, — и другой у вас не будет.

— Плачу, — воскликнул входящий.

Чурили, узнав голос, задержались в подземелье. Гроновиус поспешил к двери, что-то шепнул и всё стихло.

Князь ушёл.

Шляхта, не много понимая, что делалось вокруг неё, вышла в первую комнату. Грохот кареты известил об отъезде князя.

Едва они выбрались из жилища двух чернокнижников, у входа встретили много людей, направляющихся туда, завуалированных женщин, панов с надвинутыми на головы шапками, мещан, молодых девиц. Одни стучали в дверь, другие ждали своей очереди, прячась в тёмных углах дома и избегая друг друга.

Среди тех пан Чурили узнул пани Янову, обедневшую купчиху, ларёк которой был рядом с Марциновой, Агату, поверенную княгини, пана Пудловского, сениора бурсы, известного среди множества своей поломанной фигуркой, еврея Хахнгольда, который прохаживался в тёмной галерее и измерял взглядом входящих и выходящих.