Время Сигизмунда

— Рассказывай! — с деланным равнодушием воскликнула Магда. — Не боюсь.

— Не боишься? Посмотрим.

— Посмотрим.

Наступила минута молчания, Лагус почесал голову.

— Долго ждать, — сказал он, — а мне срочно нужно. — Что будет, Магда?

— Ничего не будет.

— Значит, ты хочешь, чтобы я всё пропел ксендзу, чтобы ты потеряла место, а может, и ещё хуже?

Магда так смутилась, что не могла сказать ни слова.

— А если разрешишь мне взять мальчика…

— А если я и разрешу взять его, то как? — тихо сказала она, поворачивая в пальцах фартук.

— Э, этому поможем. Ты пойдёшь его будить и скажешь ему, что какая-то женщина ждёт его в корчме и прислала за ним.

— Но я этого не сделаю.

— Для меня, Магда? — смеясь, сказал Лагус. — Что с тобой стало? Ты раньше такой упрямой не была, помнишь?

Магда аж попятилась, всё её лицо обливал холодный пот.

— Тогда я дождусь ксендза пробоща, — равнодушно сказал Лагус, садясь.

И он поглядел на неё, она ничего не отвечала, но дед видел, что уже победил её страхом, взял в руку палку, натянул шапку на глаза и уходил.

— Скажи ему, — сказал он тихо, — что какая-то женщина ждёт его в корчме. Слышишь? Скажешь?

— Скажу, — шепнула Магда. — Но ты его не убьёшь, Лагус?

Дед пожал плечами и сказал перед уходом:

— А на кой чёрт?

Поверив в обещание кухарки, не оборачиваясь уже, он пошёл к воротам, а собаки на него не лаяли. Обе лежали и пыхтели под кустами, точно жажда жгла им внутренности, а сил не было встать и пойти к воде. Лагус поглядывал на них, улыбаясь.

После того, как дед ушёл, Магда, сев на крыльце, горько заплакала. Наверное, по своей молодости, за которую ей приходилось серьёзно раскаиваться, когда уже немного забыла её, по прошлым провинностям, о которых ей напомнил Лагус. Несколько раз она подходила к двери комнаты, где спал ребёнок, возвращалась и плакала снова.

При виде улыбающегося личика бедного ребёнка женское сердце в груди содрогалось, было тяжело выдать этого ангелочка в руки Лагуса, которого знала давно, которого имела право бояться. Страх за себя несколько раз толкал её отправить Мацка в корчму, то снова сострадание сдерживало. В этой борьбе боязни с чувством сострадния наконец победило более благородное чувство. Такое всегда случается с женским сердцем, когда у него есть время одержать в себе победу. Совершенно протиположное делается с мужчинами.

— Слушай, — сказала Магда, собираясь с духом. — Лагус не ушёл, он тут, поджидает тебя, поджидает в корчме. Может напасть ночью. Уходи из Кракова, беги.

— Куда? — спросил мальчик. — Не знаю дороги, нет хлеба.

— Беги назад в Краков, — живо добавила кухарка, — он тебя там не будет искать. Я скажу ему, что отправила тебя в другую сторону. Вот тебе хлеб, — воскликнула она, бегая и суетясь, — беги. Не иди по большой дороге. Ты шёл сюда из Кракова, поэтому доберёшься назад, там будешь в большей безопасности.

Сказав это, Магда, сама трясясь от страха, отправила Мацка, который напрасно пытался пробудить в себе отвагу. Воспоминание о нападении пробуждало в нём страх, чувство своего бессилия пугало мальчика. Тем не менее женщина его убедила и с волнением показала ему простую дорогу за домом священника, идущую кустами; Мацек с юношеской спешкой бросился что есть духу.

Пока его можно было видеть, Магда стояла и смотрела, наконец, потеряв его из вида, она вернулась в дом и с видимым равнодушием начала подметать и наводить в комнатах порядок.

Не прошло и часа, когда Лагус снова был во дворе. Он мрачно поглядел на Магду и с гневом воскликнул:

— Но что?

— Что? Я по твоему указанию послала его к тебе, и четверти часа не прошло, как вышел.

Сказав это, женщина специально раскрыла двери комнаты, в которой недавно спал Мацек, и так отлично разыграла удивление, что дед на мгновение дал обвести себя вокруг пальца.

— В самом деле? — спросил он.

— Точно! Ты такого на меня страха нагнал!

— В какую сторону он пошёл?

— К деревне. Я сказала ему, что его там ждёт женщина в корчме, а если её там не найдёт, чтобы дальше прямо по дороге шёл.

Дед колебался, сомневался, но потом, успокоенный смелым взглядом Магды, ни сказав ни слова, ушёл.

Вечером возвращались из корчмы клехи и Магда легко им объяснила уход Мацека. Органист очень этому обрадовался. Но все боялись возвращения ксендза, который в делах, касающихся только его одного, был послушен до избытка; когда речь шла о вере, долге или о ближнем, он не прощал. На первый вопрос Магда смешалась и не знала, что говорить. Но пробощ не дал ввести себя в заблуждение повторным заверением, что мальчик ушёл добровольно.

Увидев, что его дворовые собаки отравлены, он сделал вывод, что это из-за женского вмешательства; он начал её настойчивей расспрашивать.

Не вдаваясь в детали, хозяйка призналась, что отправила мальчика из страха, как бы пришедший дед не схватил его. Она сказала, куда, в какую сторону он пошёл. Но уже было не время гоняться за ним, хотя пробощ сначала хотел это сделать. Лагус, несмотря на то, что Магда с минуты на минуту ожидала его возвращения, не появился ни в этот день, ни в следующие.