Время Сигизмунда

— Мне любопытно его увидеть, этого жачка-князя! Кто знает, может, и не будем его преследовать. Так, только немного, поначалу. Он должен рассказать всю свою историю, потому что я ужасно любопытен.

— Тебя она интересует?

— Интересные истории я слушал бы всю ночь. Но у нас с ними проблема.

— Почему проблема? — прервал тот, который писал. — Если бы ты хотел читать, нашёл бы их достаточно.

— Где?

— В хрониках.

— Это прекрасная история! Как король к королю посылал, король с королём бился, король королю дал дочку, взял кусок страны. Речи, над которыми нужно зевать до вывиха челюсти, письма, полные политики, и такие холодные, что, взяв их, пальцы мёрзнут.

— А ты читал историю пана Тенчинского в Испании, которую вчера Бонар переписывал?

— Нет! Но я не любопытен.

— Ведь от неё волосы на голове встают… как его хотели убить.

— В самом деле?

— Вот послушай, если угодно. Прочитаю тебе.

И, взяв со стола книгу, один из молодых людей сел с ней у окна, остальные вокруг, а светловолосый, прицепившись за железную решётку, склонился на двор.

IV Ян из Тенчина в Испании

— Вы знаете, господа, — обратился читающий к своим слушателям, — как пан Ян из Тенчина с позволения и по приказу своего милого пана родителя отправился в путешествие, сначала на двор императора Фердинанда, где долгое время жил подростком. И хотя он мог там достаточно насмотреться рыцарского искусства и выучить его, одного этого ему было не достаточно. Позже он подумал, как бы ему отправиться в странствие по отдалённым христианским краям, чтобы увидеть hominum mores.

— Если бы меня кто-нибудь взял, хотя бы слугой, — сказал светловолосый, — я бы на конец света пошёл.

— Молчи и не мешай.

— Молчу.

Сказав это, светловолосый вытянулся и начал мелом рисовать голову осла на жупанике задом к нему стоящего товарища.

— Милый пан отец, — говорил далее державший книгу, — доставил сыну удовольствие, похвалив его желание, выхлопотал ему у короля письма из канцелярии к другим дворам, также у пана Тенчинского было письмо императора к королям и князьям разных земель, к папе, к испанскому и французскому королям, к английской королеве, королю португальскому и многим другим.

— Раз уже есть письма, пусть двинется в дорогу, — произнёс светловолосый весь в мрачном ожидании того, как его будут мучить.

— Что последует дальше, об этом как раз повесть пана Тенчинского, которая записана в той фамильной книги, сохраняемой веками, чтобы вписывать в неё великие и достойные памяти истории. Пан воевода получил разрешение… Слушайте. Это как раз будто говорит сам пан Тенчинский.

— Мы слушаем.

— «Не буду вам рассказывать, — читал юноша со страницы, — какая великая удача служила мне в скачках и турнирах на каждом дворе, а лучше напомню только, что неблагоприятного со мной случилось в испанской земле. Поскольку, выхлопотав себе в Риме у папы, сообразно со своими планами, письма к королям других государств, отдохнув в этой славной столице, где нашёл столько любопытных вещей, достойных того, чтоб их увидеть, присмотревшись к обычаям итальянского народа, весьма примечательным и чудесным, я надумал ехать дальше.

Только послушайте, что со мной случилось во французской и испанской землях, где я был на волосок от смерти, но по Божьему предопределению жизни не потерял, потому что после стольких успешных дел были провалы и несчастья, как это бывает в странствиях. Сначала проезжали через Францию в Испанию по земле, называемой Гасконской, где народ очень зол и мстителен за веру.

Приехав к морю в один из городов, названия которого уже не помню, мне захотелось устриц. Тогда я сказал постулону, чтобы, набрав их в мешок, вёз за мной; он их положил в мешочек, прицепил к лошади и двинулись в дорогу. Мы выехали из того города и уже были в мили от него, как сейчас помню, в чистом поле, когда постулон начал замедлять шаги своей лошади и отставать от меня. Я напомнил ему, чтобы шёл быстрее, но он не хотел слушать, я повторил во второй раз и в третий, но он только оглядывался и плёлся так же, как прежде.

— Раз так, — сказал я ему в гневе, — останься, а я поеду дальше без тебя.

На это он снова возмутился, стал ругать меня разными местными изысканными проклятиями и вдобавок угрожать. Наконец, бросив тот мешок устриц, он схватился за шпагу, которая была сбоку, и подскочил ко мне.

В необходимости я померился бы силами с простым плебеем, и поэтому также потянулся за шпагой. Но, слезая с коня, моя нога как-то застряла в широком стремени так, что я не мог вылезти; воспользовавшись этим, постулон нанёс мне такой удар по руке, как только руку не отхватил! Тут я, достав ногу и освободившись от коня, подбежал к нему и нанёс ему один и другой удар, пока он не начал истекать кровью, после чего, быстро сев на его коня, на котором были мои немаленькие узелки, я поскакал к постам.