Время Сигизмунда

На повороте улицы, среди толпы и гвалта, я, что едва от сильного позора осмелился поднять глаза, вижу, едут на конях какие-то нарядные и выглядящие панами рыцари; увидев толпу, они остановились. Я поглядел во второй раз и удивился причуде Провидения; гляжу ещё — скачет ко мне один из них.

— Что это? Граф из Тенчина? Не ошибаюсь?

— Я, вы не ошибаетесь.

— Почему вас ведут? — крикнул мне другой, и они задержали эту гвардию.

— Разве я знаю, — сказал я, — за что на вашей родине тихий путешественников останавливают и грабят?

Тогда они начали кричать на солдат, но это не помогло. Были это Conte di Luna, знакомые мне с императорского двора, где мы были вместе с придворными слугами: Дундиан, Мамылча и Робулус, мои большие друзья, с которыми я раньше познакомился. Они сразу спешились, надели мне шапку, которую сорвал один из тех слуг, приказали своим слугам разогнать эту гвардию и, взяв меня с учтивостью к себе, сами отвели к наместнику.

Я так был раздосадован этим своим позором, что, когда мы пришли к нему, я не поздоровался с ним вежливо на испанском языке, а по-латыне. Тот спросил меня:

— Вы немец?

— Я поляк, — отвечал я, — граф из Тенчина.

Потом дали показания мои товарищи, но он требовал доказательств и просил показать мои письма. Я сказал, что не могу этого сделать, потому что у меня всё забрали, и узелки, и письма. Он приказал принести их, а были они к моему счастью у датчанина Маурики, одного из тех товарищей, что я встретил, вместе с которыми служил императору, за что благодарил Бога. Потому что, если бы их захватили другие люди и осмотрели сами, нашли бы там две вещи, которые могли бы мне навредить. Во-первых, книги моего слуги Целиуша, отец которого, большой еретик, живущий в Базеле (его звали Celius secundus Curion), издал их с Валдеем (Иоанном) против папы. Если бы те напали, слуга несомненно пошёл бы на костёр, да и пану Господь Бог знает, что бы досталось. Во-вторых, в тех узелках у меня было несколько пороховых ракет, а, увидев их, меня бы без всякой жалости сожгли, если бы они предположили, что ими я сжёг город. Всё-таки эти ракеты в узелке были обёрнуты в рубашку; а по той причине, что около того времени сожгли несколько городов, и горел именно Вальядолид, где, как говорили, был поджёг, я бы страдал невинно.

В этом узелке были также письма к английской королеве, увидев которые, наместник спросил меня, какой я был веры. Я сказал, что был католиком. Conte di Luna с другими свидетельствовали, что так и было. И хотя я в доказательство показал ему письма, где написано, кто я такой, раздражённый мои ответом, он отправил меня в тюрьму, до королевского приказа. Знакомые стали просить его, чтобы он отпустил меня на их поруку, но и этого он в раздражении сделать не хотел, а задержал меня в неволю, где я хорошенько вкусил горя. Я писал тогда ксендзу Петру Вольскому Дунину из дома Лабенцёв, который в то время был в дипломатической миссии на испанском дворе от короля Сигизмунда Августа, а когда до него дошли мои письма, меня приказали немедленно освободить, чего наместнику пришлось исполнить, только не хотелось.

Итак, я ехал к королю с жалобой на этих разбойников, которые останавливали на дороге спокойных людей, и получил правосудие, и даже, испытав королевскую милость, получил значительные подарки. У меня было там и на королевском дворе приключение. Там был испанец, некий Корнеро, он был моим другом, я бывал у него, он у меня в гостях с другими, с которыми мы часто играли. Однажды этот испанец проиграл мне немаленькую сумму, но он очень о ней пожалел и хотел вынудить меня, чтобы я её вернул ему. Однако он этого не добился, угрожал мне, над чем я с верой в себя ещё подшучивал. Однажды вечером я возвращался от приятеля по улице, а темно было, хоть глаз выколи; вдруг почти перед гостиницей мне заступают дорогу несколько человек, обёрнутых плащами, желая меня оскорбить. Всё-таки я был осторожен, достал шпагу и прижался к стене. Эти наёмные убийцы подсакивают ко мне, я так принялся их рубить, что они убежали; сам Корнеро, раненый в этой стычке, показал тыл и больше ко мне не приставал.

С этого приключения какое-то время omnia feliciter succedebant. Я вознамерился ехать в Португалию, где тогда царствовала одна королева, правя королевством по причине несовершеннолетия короля. Там по Божьему приговору меня уложила в постель тяжёлая болезнь, лекари уже почти не надеялись на моё выздоровление, но при хорошем уходе на дворе королевы, от которой я получил немало доказательств милости и сердца, также старанием кардинала Мальвеци силы вернулись, только не так скоро.